Дуэлянты - Пьер Алексис Понсон дю Террайль

Когда Матален проснулся днем, первым делом ему на ум пришло состояние, о котором рассказала баронесса.

– Теперь мне все понятно, я вижу насквозь эту старую цыганку, – сказал он. – Мне ясно, почему она стала проявлять ко мне такой интерес после дуэли с полковником и майором. Я понадобился ей, чтобы избавиться от препятствий.

Матален осекся на полуслове. Он не хотел признаваться даже себе, что эти препятствия были намного значительнее и ужаснее, чем могло показаться как Меротт, так и ему самому. Бретер чувствовал, что перед такими противниками, как Годфруа и Ролан, ему не устоять.

Но у дуэлянта не было никакого желания мусолить эту тему, которая была ему явно неприятна.

– К тому же, – прошептал он, – я сделаю все наоборот и стану союзником этого благородного дворянина, оказавшего мне услугу, о которой я отнюдь не забыл.

Говоря о признательности, этот негодяй обманывал самого себя.

– И сильна же она, эта Меротт, – продолжал он. – Всю эту кампанию баронесса провела с невиданной ловкостью. Но если королевский прокурор вставит ей в колеса одну-единственную палку, этого будет вполне достаточно, чтобы все планы, выстроенные этой достопочтенной персоной, рухнули, а сама она закончила свою почетную карьеру в тюрьме.

Маркиз умолк и побледнел. Внутренний голос подсказал ему, что за незначительную сумму он стал сообщником этой женщины – тем самым сообщником, который ее из этой тюрьмы и освободит.

В этот момент дверь в спальню открылась и на пороге возник Каде, который пришел помочь хозяину одеться.

Совесть Маталена еще не разучилась говорить, но заставить ее замолчать не составляло никакого труда. Маркиз чем-то напоминал собой ребенка, который терпеть не может оставаться один. Вид Каде вернул ему весь апломб и надежды на счастье.

– Как там погода, друг мой Каде? – спросил он.

– Прохладно, сударь, но ясно.

– Этим утром у тебя такой веселый вид. Лицо расплылось в улыбке, так и кажется, что ты хочешь меня о чем-то попросить.

– Признаться, сударь, вы не ошиблись.

– Говори, приятель, у меня как раз тоже прекрасное настроение.

– Ну что же, покорнейше прошу вас меня сегодня отпустить.

– Зачем?

– Мне надо съездить домой, – ответил Каде.

– Откуда ты родом?

– Из Дакса. Вы, сударь, знаете где это.

– Верно, знаю. Что же ты собрался делать в твоем родном Даксе? – спросил Матален.

– Заняться последними приготовлениями к свадьбе.

– Так ты, негодник, женишься?

– Да, господин маркиз. С вашего, разумеется, согласия.

– И что же, твоя будущая супруга красива?

– Да, сударь, по крайней мере в моем вкусе.

– Это главное, мальчик мой.

Они умолкли. Вдруг Матален заговорил вновь:

– Ну что же, я не против, – сказал он. – Даже наоборот. Ты правильно делаешь, что женишься, друг мой. Тебе пора остепениться. Мужчина, не желающий поступать как все и выполнять свой долг перед обществом, создавая семью, достоин всяческого порицания.

– Вы совершенно правы, господин маркиз.

– Как и ты. И доказательством твоей правоты служит хотя бы то, что я тоже хочу последовать твоему примеру.

– В самом деле, господин маркиз?

– Да, я женюсь. И, возможно, очень скоро.

– Значит, вы меня отпускаете?

– С превеликой радостью.

– Благодарю вас, сударь, – сказал Каде тоном, выдававшим его искреннюю признательность, – вы очень добры.

– А когда я женюсь, господин Каде, то сделаю вас управляющим моего имения.

– Значит, господин маркиз, вы будете очень богаты? – рискнул спросить слуга.

– В один прекрасный день у меня будет десять миллионов! Десять миллионов!

В состоянии блаженного опьянения, которое ему внушали безумные надежды, Матален не желал ничего принимать во внимание и уже видел себя владельцем состояния старого Самюэля.

Все это было бы смешно, если бы не было так отвратительно.

Но пока этот заядлый дуэлянт пытался убедить себя, что достаточно всего лишь протянуть руку, чтобы схватить сокровище, в некоем месте о нем велся оживленный разговор. Причем речь шла о том, чтобы его арестовать – ни мало ни много.

Едва поднявшись с постели, Кловис поспешил к комиссару, чтобы поведать о том, что ему стало известно минувшей ночью. К этому моменту Танкред де Мэн-Арди еще не вернулся из Бегля, но сидеть и ждать у младшего Коарасса больше не было терпения.

По пути в полицейский участок он зашел к майору, но тот уже ушел, а полковник еще не возвращался.

День начинался плохо. Ролан не подавал о себе никаких вестей, Танкред не возвращался, застать Монсегюра тоже не удалось.

– Ну ничего! – сказал себе Кловис. – Зато Матален отправится во всем известную обитель.

И решительно направился в мэрию. Но путь его пролегал мимо дома помощника королевского прокурора Кери.

«Пожалуй, надо зайти», – подумал юноша.

Он на мгновение остановился в нерешительности, подумав, не лучше ли сразу отправиться к комиссару. Но пришел к выводу, что в разговоре с ним придется объяснять некоторые вещи, которые могут показаться двусмысленными, в то время как с молодым судейским можно будет с полуслова найти общий язык и прийти к самому мудрому решению.

Тем более что Кловис мог все рассказать Кери, вполне обоснованно полагавшему, что он и сам стал жертвой заговора, в результате которого столь многим людям грозила опасность.

Разрешив для себя эту дилемму, молодой человек взбежал на крыльцо, перепрыгивая через две ступеньки, и позвонил.

– Я к господину де Кери! – сказал он седовласой служанке, которая открыла ему дверь.

– Он при смерти, – ответила пожилая женщина, – и никого принять не может.

– Меня примет.

– Нет, сударь, уверяю вас.

– Послушайте, мне все известно. Вчера его спас господин де Мэн-Арди. Я друг Годфруа, а сам он сегодня подвергается большой опасности, поэтому если господину де Кери не хуже, я обязательно должен с ним увидеться.

– Ничем не могу помочь.

– Скажите ему, что пришел Кловис де Коарасс, единственный из четырех известных ему друзей, кто не исчез и не лишился свободы. Доложите ему обо мне и уверяю вас, он без колебаний меня примет.

– Дело в том, что он спит.

– Вы в этом уверены?

– Но сударь, что вы себе позволяете?

– Ох уж мне эти упрямые глупцы! – воскликнул Кловис. – Превратно истолковав желание хозяина и выполняя его приказание, эта женщина может невольно поспособствовать большой беде. Послушайте, мадам, мне настоятельно необходимо войти.