Каштановый человечек - Сорен Свейструп

Из «принудиловки» их в буквальном смысле слова вышвырнули пинком под зад. Срочно вызванный главврач Вайланд потребовал объяснить, что произошло в комнате для свиданий. И Линус Беккер сыграл свою роль блистательно. Он напустил на себя затравленный, испуганный вид и держался на почтительном расстоянии от Хесса и Тули́н, как будто те подвергли его психическому и физическому воздействию. Он пожаловался, что Хесс «схватил меня» и задавал странные вопросы о смерти и убийствах, и врач принял его сторону. Ни Марк, ни Найя не подумали о том, чтобы записать беседу с Беккером; впрочем, если б даже и подумали, все равно не смогли бы этого сделать, ведь их мобильные телефоны остались у охранника при входе. Поэтому было совершенно бесполезно опровергать утверждения Беккера. Да, поездка в «принудиловку» окончилась полной катастрофой, и пока Тули́н под дождем шла к машине и прослушивала свой автоответчик, настроение ее отнюдь не улучшилось. Выяснилось, что за время, проведенное в спецбольнице, ей звонили семь раз, и ознакомившись с первым же сообщением, она ускорила темп.

– Нам надо вернуться в министерство. Ребята нашли дела, которые нужно проверить.

Найя открывает машину брелком сигнализации, но Хесс все так же стоит на дожде.

– Министерство нам ни к чему. В тех делах, на которые нас вывел преступник, мы его следов не найдем. Ты разве не слышала, что сказал Беккер?

– Я слышала, как психопат отбарабанил заготовленную речь, и видела, как ты взбеленился. И только.

Тули́н открывает дверцу, залезает в машину и швыряет пистолет и другие вещи Хесса на сиденье рядом с собой. Она смотрит на часы на приборной доске и понимает, что они вернутся в город, когда уже совсем стемнеет, и ей снова придется просить деда побыть вечером с Ле. Хесс едва успевает поставить ногу на пол возле переднего пассажирского кресла, как она заводит мотор и резко выворачивает на дорогу.

– Беккер знал, что мы приедем. Он ждал этого с тех пор, как его осудили. Он знает, кого мы ищем, – говорит Хесс, захлопывая дверцу.

– Да нет же, ни фига он не знает. Беккер всего-навсего извращенец, что-то там прочитавший в телетексте. Он просто спровоцировал нас и потроллил, а ты купился на его штучки. Ты о чем вообще думал, черт побери?!

– Он знает, кто похитил ее.

– Да ни хрена подобного! Линус Беккер сам ее и похитил. Всему миру известно, что девочка мертва и похоронена. И только ты еще этого не уразумел. Какого дьявола ему признаваться в убийстве, если он его не совершал?

– А такого, что он вдруг понял, кто это сделал. Тот, чью вину он охотно взял на себя, потому как в его больной башке утвердилась мысль, что он стал частью великого замысла. Тот, кем он восхищался, на кого смотрел снизу вверх. А на кого равнялся Линус Беккер?

– Да ни на кого! Малый свихнулся. И единственное, что его интересует, так это смерть и разрушение.

– Точно. То есть тот, кто мог дать ему желаемое. То есть то, что Линус Беккер, наверное, отыскал в архивных фотографиях.

Смысл сказанного Хессом наконец-то доходит до Тули́н, и она резко бьет по тормозам и только в самый последний момент избегает столкновения с огромной фурой, на полной скорости несущейся к основной магистрали. Вслед за грузовиком проносится мимо длинный ряд легковушек. Тули́н замечает на себе взгляд Хесса.

– Жаль, что я сорвался. Это, конечно, неправильно. Но если Линус Беккер лжет, значит, по-прежнему никому не известно, что случилось с Кристине Хартунг. И никто не знает, жива ли она.

Найя не отвечает. Она заводит машину, прибавляет ходу и набирает номер на мобильном. Версия Хесса не лишена логики. К ее досаде, Генц отвечает не сразу. Связь неважная: он, кажется, в дороге.

– Привет! Почему вы трубу не берете? Как прошла беседа с Беккером?

– Я как раз поэтому и звоню. У тебя есть доступ ко всем фото, которые он нарыл в архиве?

Генц удивлен.

– Наверное, есть. Но я сейчас еще уточню. А почему спрашиваешь?

– Позже объясню. Нам надо узнать, какие конкретно фотографии вызывали у Беккера наибольший интерес. Возможно, таким образом мы вычислим его предпочтения. То есть надо составить список тех фото, которые он чаще всего просматривал. И, может быть, перепостил в своем компе. Мы думаем, там могут остаться кое-какие следы, важные для нас. Сделайте это как можно скорее. Но так, чтобы Нюландер об этом не пронюхал. Ладно?

– Ладно. Я свяжусь с айтишниками, как только вернусь. Но может, лучше подождать, пока не выяснится, прав ли Янсен?

– А Янсен-то здесь при чем?

– Разве он не звонил?

Тули́н чувствует, как внутри нее нарастает беспокойство. Она и думать забыла о Янсене после короткой встречи с ним сегодня утром, когда они выходили из кабинета Нюландера. Вид у Янсена был – краше в гроб кладут. Да и сам он был замкнут и молчалив, и она даже почувствовала облегчение, увидев, как Нюландер пригласил его на беседу, и понадеялась, что тот сумеет уговорить подчиненного отправиться домой. Но, судя по словам Генца, этого не случилось.

– С чего бы Янсену звонить?

– Насчет одного адреса в Южном порту. Я совсем недавно слышал по полицейскому радио, как он просил о подкреплении: Янсен предполагает, что в этом месте находятся подозреваемые.

– Что за подозреваемые? Янсен вообще этим делом не занимается.

– Вот как? По-моему, ему это неизвестно… Он организовал облаву по адресу, где, как считает, находятся убийцы.

Тим Янсен сидит на переднем сиденье служебного автомобиля. Проверив, сколько патронов в магазине, он со щелчком вставляет его обратно в свой «Хеклер и Кох». До прибытия подкрепления осталось не менее десяти минут, но это его не расстраивает, ведь он никогда и в мыслях не держал дожидаться подмоги. Убийца Рикса, возможно, дома, а Янсен всегда предпочитал проводить очную ставку или первый допрос в отсутствие коллег. Но теперь они, по крайней мере, знают, где он находится, – так, на всякий случай, если вдруг у него возникнут осложнения. Зато потом, когда ему придется давать объяснения, почему стал действовать в одиночку, он сможет просто сказать, что ситуация внезапно изменилась до прибытия подкрепления.

Янсен вылезает из машины, и его сразу бьет по лицу холодный ветер. В старой промышленной зоне в Южном порту смешались эпохи: здесь и высокие пакгаузы, и новые склады для индивидуального хранения вещей, и свалки, и несколько современных многоэтажных жилых домов, и все это втиснуто в весьма ограниченное пространство района. Ветер гоняет по пустынной дороге мусор и песок, и Янсен направляется прямиком к переднему строению.

Выходящее фасадом на улицу двухэтажное здание легко принять за обычный жилой дом, но, подойдя ближе, он замечает на давно не знавшей ремонта стене остаток таблички, указывающей, что когда-то здесь располагалась промышленная скотобойня. Окошко магазина и остекленная часть двери завешаны с внутренней стороны кусками черной материи, чтобы с улицы никто не мог туда заглянуть. Однако Янсен проходит дальше к въезду во двор. Совсем рядом располагается длинное строение, служившее, по-видимому, в свое время забойным цехом, если судить по эстакаде, ведущей к ряду ворот в самом здании, через которые осуществлялась погрузка и разгрузка. Еще дальше бойню окружает небольшой садик с поваленным штакетником и тремя-четырьмя фруктовыми деревьями, которые ветер того и гляди вырвет с корнем из земли. Янсен снова оглядывается на магазинчик и обнаруживает дверь черного входа. На ней нет таблички с именами проживающих, однако перед нею лежит половичок и рядом стоит увядшая елка в кадке. Он стучит в дверь, а другой рукой снимает с предохранителя «Хеклер и Кох», который держит наготове в кармане.