Путь воина - Дэйв Дункан

— Разве человек чести может так поступить?

Бриу прищурил глаза.

— Почему вы считаете, что я — человек чести?

— Так сказал Нанджи примерно за пару минут перед тем, как вы его вызвали.

— Он солгал.

— Не думаю.

Бриу пожал плечами.

— Преступление, совершенное вассалом, ложится на его повелителя. Если я, как вы утверждаете, вассал Тарру, то я принес ему клятву полного подчинения, и значит, вопрос о моей чести не имеет смысла.

— Почему вы принесли клятву такому человеку? — раздался из-за плеча Уолли огорченный голос Нанджи.

— То же самое я мог бы спросить и у вас, мастер, — ответил Бриу.

Нанджи кашлянул, потом продолжил:

— Вы видели, как Шонсу вошел в воду. Вы лучше других знаете, что его меч — это чудо!

Бриу, не отрываясь, смотрел на своего бывшего подопечного.

— Когда я был вашим наставником, мастер, я не сумел дать вам верных сведений относительно третьей клятвы. А интересно, как с остальным? Если повелитель поступает нечестно, кто должен исправлять его ошибки?

— Его подчиненный, — прошептал Нанджи, подумав. — Каким образом? Что ему надо делать?

— Сделать вызов, если он может. Или найти кого-нибудь посильнее. — Похоже, он цитирует. В его словах звучат интонации Бриу.

Бриу кивнул.

— Но светлейший Шонсу ничего против Тарру не сделал, хотя вина того очевидна.

Уолли знал, что в этом была его первая ошибка. Бог предупреждал, что понадобятся жесткие меры. Во время их первой встречи он сказал Уолли, что честный воин сочтет своим долгом убить Хардуджу во благо доброго имени всего воинства. Он даже прозрачно намекнул насчет Наполеона, ведь Наполеон все-таки был королем Эльбы, хотя и недолго. Пожалев Тарру, Уолли предал честных воинов охраны. Он должен был сразу убить его, взять на себя власть и устроить расследование… он этого не сделал.

— Я признаю эту ошибку, — вздохнул Уолли. — Нанджи указал мне на нее сразу же, в храме. Но ведь потом я стал гостем Тарру.

Презрение вспыхнуло в глазах Бриу.

— У вас было множество возможностей и предлогов. Он заставил Горрамини и Ганири принести ему третью клятву, а потом натравил их на Нанджи. Он добрался и до Пятых. Разве вы этого не знали?

Седьмой не должен выслушивать подобных вещей от Четвертого, но Уолли чувствовал себя слишком виноватым и утратил самоуверенность.

— Я подозревал.

— Ну и что? — спросил Бриу. — Если бы вы что-нибудь предприняли и обратились к нам за помощью, неужели вы думаете, что мы остались бы в стороне? Мы нуждались в вожде! Мы хотели вернуть свою честь! Никто из нас не совершенен, но… — он замолчал и опустил глаза. — Был один. Если бы все остальные оказались хотя бы наполовину такие честные, как он, мы бы давно взбунтовались.

Оправданий Уолли воины не поймут — он хотел предотвратить кровопролитие. Он пожалел старика Тарру. Нанджи заговорил о конюшнях, и мысль о том, что надо убить троих, привела его в ужас. Но время шло, и цена все росла. И если сейчас ему удастся спастись, то лишь пожертвовав многими жизнями.

Бриу опять яростно взглянул на него.

— И даже сегодня утром! Горрамини предали! А вы не сделали ничего!

— Я пытаюсь что-то сделать сейчас, — твердо сказал Уолли.

Бриу оглядел его одеяние и сплюнул.

Тут вспыхнул гнев Шонсу, и Уолли с трудом удалось его подавить.

— Вы держите здесь жреца. Я хочу его забрать. Потом я уйду.

— Но как?

— Богиня позаботится о чести Своей охраны. Она дала мне другое задание.

Бриу пожал плечами и опять принялся рассматривать свои руки.

— Почему вы принесли Тарру третью клятву? — снова спросил Нанджи.

— Моя жена только что родила близнецов, мастер, — ответил Бриу. — Ее надо кормить и их тоже. Когда вы станете старше, вы это поймете.

Воинам нравятся страшные клятвы, но они тоже люди.

— Бриу, — сказал Уолли, — мой рассказ слишком долог, а сейчас у нас нет времени. Я допускаю, что совершил ошибку. Если у меня будет такая возможность, я ее исправлю. Но у меня и в самом деле есть задание. Мне нужны помощники. Ваша жена уже оправилась после родов?

Шонсу, Нанджи, Катанджи, плюс Бриу и его семья… всего семеро, если не считать рабов.

— Нет, светлейший.

Уолли приказал Катанджи забрать у воинов мечи.

Под новой крышей в тюрьме стало еще жарче и вонь усилилась. Когда Уолли вошел, у него слегка закружилась голова и он подумал, что Хонакура, наверное, не смог бы вынести здесь долго. Узников оказалось четверо. Они были прикованы за одну ногу, но Уолли был слишком расстроен, и это небольшое достижение не доставило ему радости. Он направился к маленькой сморщенной фигуре.

Увидев своего освободителя, Хонакура крякнул от удивления. Опираясь на его руку, он встал.

Уолли стянул черную ткань со своей накладной груди.

— Вы будете Безымянным, священный. Там в кармане есть повязка на голову. Переоденьтесь наверху, там прохладнее.

Все еще усмехаясь, Хонакура заковылял к лестнице. Рабы приковали к камням всех воинов, а потом Уолли приковал и рабов.

— До свиданья, мастер, — сказал он Бриу. — Никто из нас не совершенен.

Бриу вздохнул.

— Да. Я думаю, мы должны пытаться стать лучше.

Уолли протянул ему руку. Поколебавшись, Бриу пожал ее.

— Надеюсь, светлейший, что в пути вас все же лишат невинности.

Не переставая смеяться этой неожиданной шутке, Уолли поднялся в комнату охраны. Он отдал Катанджи его меч и помог справиться с ножнами. Хонакура уже облачился в черный балахон, и Нанджи обвязывал ему лоб.

— Мы попали в хорошую переделку, свя… старик, — сказал Уолли. — Не знаю, как нам удастся выбраться. Но лучше всего поскорее вернуться к казармам.

— К казармам? — невинно спросил Хонакура. — А почему бы не в город?

— Но как… — начал Уолли, а потом быстро посмотрел на него. — Черт побери! Должен же быть какой-нибудь потайной ход!..

— Конечно, — ответил Хонакура. — Неужели вы думаете, что у жрецов может его не быть? Вы никогда не спрашивали меня об этом.

И он радостно засмеялся.

Отойдя от тюрьмы на некоторое расстояние, они изменили порядок — теперь впереди шли двое воинов, а сзади — завернутые в черное фигуры. Хонакура спешил изо всех сил. Он поддерживал рукой свое слишком длинное одеяние, но все равно спотыкался на каждом шагу. Уолли оказался не намного проворнее: от неудобных сандалий у него опять заболели недолеченные ноги. К тому же идти медленно было легче: не так изматывала жара. Навстречу им попадались люди, но никто не обратил на них внимания.