Кровь и золото - Энн Райс

Она пела о трагическом падении Константинополя под натискомнепобедимой турецкой армии. Но гордые города Запада уже не зависели отпокровительства далекой Греческой империи. Плач по Константинополю остался безвнимания.

Италию, мою Италию, освещало величие Венеции, Флоренции иРима.

Пришло время покинуть мой склеп.

Я очнулся от волнующих грез.

Пришло время увидеть этот мир, которому исполнилось однатысяча четыреста восемьдесят два года, если считать от Рождества Христова.

Точно не знаю, почему я выбрал тот год, но меня настойчивопризывали голоса Венеции и Флоренции, а я успел повидать эти города в днилишений и скорби. Теперь мне безумно хотелось взглянуть на них во всемвеликолепии.

Но прежде нужно отправиться домой, на юг, в Рим.

И вот я снова зажег перед возлюбленными Прародителямимасляные лампы, стер пыль с их украшений и непрочных одежд, помолился им пообычаю и отправился навстречу одному из самых славных столетий, что довелосьпрожить западному миру.

Я отправился в Рим. Меньшее меня не устраивало. Увиденноекольнуло мне сердце, но и поразило до глубины души. Рим стал огромныможивленным городом, твердо намеренным подняться из многослойных руин, полнымкупцов и мастеровых, что не покладая рук работали над грандиозными дворцамиПапы, кардиналов и других богачей.

Старый Форум и Колизей сохранились. Я узнал многиедостопримечательности Рима времен империи – например, руины арки Константина.Но строители бессовестно растаскивали древние камни для новых зданий. Однакоученые исследовали древние развалины, и многие отстаивали необходимостьподдержания их в существующем виде.

Казалось, новая эпоха стремилась сохранить хотя бы тонемногое, что осталось в наследство от той эпохи, когда я появился на свет,перенять опыт древних времен, подражать их искусству и поэзии. Кипящая энергияэтого процесса превосходила самые смелые ожидания.

Как яснее выразиться? Эра процветания, эра торговли ибанков, когда тысячи людей стали одеваться в превосходное платье из плотногобархата и влюбились в красоту Древнего Рима и Древней Греции!

Ни разу на протяжении тех столетий, что я, утомленный,пролежал в горном склепе, мне не приходила в голову мысль о подобномперевороте. Поначалу я пришел в такой экстаз от увиденного, что мог толькопрогуливаться по грязным улицам, обращаясь со всей любезностью к прохожим свопросами о том, что происходит вокруг и что они думают о времени, в которомживут.

Разумеется, я разговаривал на новом языке – итальянском,выросшем из старой латыни, и вскоре уши мои свыклись с его звучанием.Оказалось, что итальянский язык красив. К тому же, как я вскоре выяснил, ученыехорошо знали и греческий, и латынь.

Из многочисленных ответов на мои вопросы я также узнал, чтоФлоренция и Венеция, как считалось, ушли далеко вперед от Рима в своем духовномперерождении, но если Папа проявит настойчивость, все еще изменится.

Папа давно уже перестал быть просто правителем христиан. Онрешил, что Рим должен стать поистине культурной столицей мира, и пристальноследил не только за возведением базилики Святого Петра, но и за строительствоми росписью Сикстинской капеллы – большого сооружения, выросшего в пределах егособственного дворца.

Для росписи стен художников вывозили из Флоренции, идостоинства уже законченных фресок с интересом обсуждал весь город.

Я старался проводить как можно больше времени на улицах и втавернах, прислушиваясь к сплетням и слухам, а однажды направился в папскийдворец, чтобы увидеть Сикстинскую капеллу своими глазами.

Судьбоносная ночь!

За те мрачные века, что я провел в одиночестве, оставивЗенобию и Авикуса, мне доводилось дарить свое сердце как смертным, так ипроизведениям искусства, но ничто из пережитого не подготовило меня к тому, чтоя узрел, попав в Сикстинскую капеллу.

Имей в виду, что я говорю не о Микеланджело, чья работа вкапелле знаменита на весь мир, – ведь в те годы Микеланджело был ещеребенком. Ему только предстояло расписать плафон и своды.

Нет, не труд Микеланджело увидел я в ту судьбоносную ночь.Забудь о Микеланджело.

То была работа другого художника.

С легкостью пробравшись мимо дворцовых стражей, я очутился впросторной прямоугольной часовне, предназначенной в будущем не для широкойпублики, но для проведения особо торжественных церемоний.

Среди огромного числа фресок я сразу выделил одну –гигантского размера, мастерски и с блеском выполненные персонажи которойподчинялись, по-видимому, одному и тому же исполненному достоинства старцу сзолотым свечением вокруг головы, изображенному среди трех различных групплюдей.

Я не был готов столкнуться с натурализмом бессчетных фигур,живых, но величественных выражений лиц и одежд, ниспадавших грациознымискладками.

Все три восхитительно запечатленные группы людей, охваченныесильным волнением, смотрели на седовласого старика с исходящим от лба золотымореолом. Со строгим и спокойным лицом старец давал людям наставления, бранил ихили чему-то учил.

Все сосуществовали в гармонии, о которой я не смел ипомыслить, и хотя одно только исполнение персонажей уже гарантировало шедеврупризнание, автор добавил восхитительное изображение дикой местности идевственной красоты мира.

Два великолепных современных корабля стояли на якоре вдалекой гавани, а за ними на фоне ярко-голубого неба высились горные массивы. Справой стороны, украшенная золотом, стояла та самая арка Константина, что досих пор сохранилась в Риме, а также колонны другой римской постройки –горделивый фрагмент былого величия. На заднем плане виднелся мрачный замок.

Какая сложность, какие необъяснимые сочетания, какаястранная тематика! И каждое человеческое лицо неотразимо, каждая рука выписанас тщательностью и изяществом.

Я думал, что сойду с ума, любуясь этими лицами. Я думал, чтосойду с ума, созерцая эти руки.

Мне хотелось не отходить от фрески целыми ночами, чтобызапомнить каждую мелочь. Мне хотелось послушать ученых, которые объяснили бысмысл изображенного, ибо я был не в состоянии расшифровать картину! Мнетребовались новые знания. Но больше, чем что-либо, мою душу волновала красота.

В одно мгновение стерлись из памяти все годы уныния, словнов часовне одновременно вспыхнули миллионы свечей.

– О Пандора, если бы ты видела! – прошептал явслух. – Если бы ты знала!

В незаконченной Сикстинской капелле были и другие творения.Я мельком просматривал их, когда мой взгляд остановился еще на двухпроизведениях того же мастера, столь же волшебных, что и первое.