Двое - Адель Паркс

людей, заглядывавших внутрь. Его это радует. Он хочет, чтобы Даан Янссен почувствовал толику безразличия. Хотя бы это. Толику. На самом деле он хочет, чтобы оно настигло его нокаутом. Марк сосредотачивается на дыхании, не позволяя ему стать слишком поверхностным и нервным, не позволяя ему казаться слишком глубоким и угрожающим. Он должен казаться нормальным. Спокойным. Хотя что это, мать его, такое? Норма. Его норма это безумие.

Он не уверен, согласится ли Янссен встретиться с ним. Но ему должно быть любопытно, не так ли? Консьерж звонит, сообщает о его появлении; к его облегчению консьерж кивает и указывает в сторону лифтов.

– Я знаю, куда идти, – грубо говорит Марк.

Двери лифта разъезжаются почти беззвучно. Кондиционер охлаждает на полную. Марк вздрагивает, о чем сожалеет, обнаружив себя лицом к лицу с Дааном Янссеном, ему не хочется выглядеть, будто он трясется от страха. Марку приходится поднимать голову, чтобы посмотреть Янссену в глаза, и его раздражает, что тот смотрит на его сверху вниз. Он терпеть этого не может. Хочется врезать ему. Почувствовать силу кулака, впечатывающегося в эту точеную челюсть, которую она наверняка ласкала, целовала. Один быстрый удар его бы не удовлетворил. Марк хочет выбить красоту с его лица. Уничтожить его. Наказать. Выплеснуть свою ярость и негодование. Его тянет наброситься с кулаками на живот, грудь, голову Янссена. Он хочет увидеть его на коленях перед собой, но даже этого было бы недостаточно; он хочет, чтобы тот упал, свернулся в клубок. Тогда Марк встал бы над ним и пинал бы ногами. В лодыжки, спину, яйца. Кровь, слюна, вопли «прекрати, прекрати», разлетелись бы по темному паркету. Жестокость пробирается по венам словно назойливый сорняк. Отравляет его. Он стискивает кулак. Взгляд Янссена на долю секунды падает на готовую к удару руку, а затем возвращается к лицу Марка. Он видит вызов в глазах Янссена, желание, чтобы он ударил первым. Марк выдыхает. Медленно. Он не заметил, что задреживал дыхание.

Ему нужно перебороть ярость. Ему нужно держать ее под замком. Он здесь не для того, чтобы избить Янссена.

Ни один из них не протягивает другому руку. Это было бы нелепо. Но Янссен предлагает: – Выпьешь?

– Нет.

– Точно? Воды? Кофе? Водки? – Марк качает головой. Он бы выпил воды, у него в горле пересохло, он бы выпил чего-то покрепче, но он не собирается ничего принимать от этого человека, учитывая все, что он у него отнял. Янссен пожимает плечами. – Что ж, а я выпью.

Марк идет за ним на кухню, где Янссен наливает себе водки и быстро осушает стопку. Только тогда Марк замечает его красные глаза, посеревшую кожу, выдающую недостаток сна. Он не слишком хорошо выглядит. Да и с чего бы? На часах десять утра, а он уже пьет водку. Марку безразлично, пусть хоть упьется до смерти, он просто жалеет, что этого не случилось пять лет назад, до встречи с Ли.

К его разочарованию, в квартире нет признаков неухоженности, замеченных им в общих зонах; сюда явно до сих пор наведываются уборщики. Вокруг так чисто и аккуратно, что Марку сложно на чем-то остановить взгляд. Ему нужны фотографии – хоть они могут разбить ему сердце – книжные полки, картина на стене, что-то, чтобы отвлечься. Он заставляет себя сконцентрироваться и замечает вещи, не нагроможденные абы как по всем уголкам, а искусно рассредоточенные на просторных полках и стенах. Покоящиеся на своих местах. Он фокусируется на изображении темнокожей женщины в огромных очках и зеленом пальто. Это модный, впечатляющий снимок, и он рад его присутствию. Он впивается в него взглядом, пересчитывая ресницы модели.

– Хочешь осмотреться? – спрашивает Янссен. Марк кивает. Стыдясь, что вообще чего-либо от него хочет, но его тянет все оглядеть, посмотреть, где они жили. Как они жили. Он не может этого скрыть. Ему это необходимо. – Прошу. – Янссен широко обводит пространство рукой, в которой зажат стакан. Ему нечего скрывать.

Марку хочется шагать уверенно, показать, что он не смущен, но он невольно горбится, крадется, потому что ему неуютно. Он перемещается по комнатам, открывая шкафчики, заглядывая за дверцы. Шкафчиков много, он предполагает, это единственный способ сохранять в квартире такой минималистичный вид. Все прятать. Янссен не спрашивает, что он ищет, не останавливает его. Это большая квартира. Марк пытается представить Ли, сидящую на огромном угловом диване, обитом кремовой кожей, несомненно сделанном дизайнерсим брендом, знакомым людям, которых такое интересует. Марка не волнуют бренды; его волнуют травяные растения и осушение почвы. Он пытается представить ее на этой профессиональной кухне, за сверкающим столом в столовой, сидящей на одном из барных стульев. У него не получается. Он видит ее только связанной в пустой комнате. Только так он ее сейчас представляет.

Марку хочется увидеть переполненную корзину грязного белья, магниты на холодильнике, отчаянно цепляющиеся за флаеры доставок пиццы и скидочные купоны, беспризорный хлам вроде резинок для волос, скотча, газет, шариковых ручек, рекламных писем, чашек с недопитым чаем. Что-то знакомое. Что угодно. Это место скудно обставлено, безупречно чистое. Все на своих местах. У них, должно быть, целая армия уборщиков. Ли никак не смогла бы поддерживать такую сверкающую чистоту. Потом, на мгновение, его охватывает надежда; его осеняет неожиданная мысль. Здесь абсурдно чисто. Это не жилье Ли. Она бы никогда не жила в таком месте. Произошла ошибка. Его Ли никакая не Кэй, его жена не двоебрачница. Все это просто ужасное, жуткое, отвратительное, омерзительное недоразумение. Но он может это исправить, еще не поздно.

Он отгоняет эту жалкую надежду.

– Ли никогда бы здесь не жила, – пренебрежительно комментирует он. Марк больше не завидует богатству Янссена, а презирает его. Все эти крутые, продуманные вещицы, все дорогие ткани и ровные очертания ничего не значат. Это не ее жизнь. Не мир Ли. Он больше не злится на нее, ему просто жаль. Жаль, что он поверил в ее предательство. Она женщина, радостно усаживающаяся на кошачью шерсть и между разбросанными кроссовками, чтобы есть спагетти болоньезе перед телевизором. – Ли никогда бы здесь не жила, – снова говорит он с большей уверенностью и оживленностью.

– Ли здесь и не жила, здесь жила Кэй, – железным тоном отвечает Янссен. Уверенность и оживленность Марка мгновенно улетучиваются. Янссен все таки ударил первым – то ли намеренно, то ли нет. Марк ощущает тяжесть внизу живота, давящую на сфинктер. Ему хочется спросить, где туалет, но он не доставит Янссену удовольствия, показав свою слабость. Он напрягается, расправляет плечи, выпрямляясь в полный рост, и игнорирует спазмы в животе.

– Так что ты хочешь сказать? Что она была только половиной одного человека со мной?

– Половиной человека с обоими нами. – Пожимает плечами