Поцелуй зимы - Анна Шейн

Эта кукла хранила в себе воспоминания.

Он вздохнул прерывисто и болезненно. Сжал куклу в руке со всей силы, будто желая раздавить ее. Но остановился, когда почувствовал, как затрещали под пальцами швы.

Хозяин посмотрел на Катрину изумленно, потом — снова на куклу. Качнул головой, зажмурился, будто бы сдерживая слезы.

Резко развернулся и выскочил из комнаты.

Леди Догейн и понять не успела, как жених сбежал со свадьбы…

Она не догадывалась, что сделала. Не догадывалась, кто явился миражом к ней в комнату. Не догадывалась, с какой болью сжималось сердце фейри при каждом новом ударе.

Стоило лишь увидеть куклу, как ему стало дурно. Стоило лишь услышать слова Катрины… Нет. Слова Гретты. Как голова пошла кругом и перед глазами все померкло.

Хозяин выбежал из замка во двор. Спокойствие зимнего утра тотчас нарушил резкий порыв ветра. Старый слуга почувствовал страх и негодование своего повелителя.

Стало резко холодно. Завихрился в безумном танце снег.

— Хозяин, что происходит? — вдруг раздалось за спиной.

Оглянувшись, фейри увидел перепуганного Бенжена. Он стоял в дверном проеме — не рисковал выйти на улицу. Прижавшись к косяку, мальчик спросил:

— Куда вы? А как же…

Паж прервался: ветер с силой ударил по лицу, снег попал в глаза, ему пришлось зажмуриться, закрыться рукой.

Гестебар, конь Хозяина, воплощение метели, вышел во двор и встал подле фейри. Воспользовавшись испугом мальчика, Хозяин оседлал верного скакуна, стукнул его по ногам, командуя броситься прочь от замка, и скрылся со двора прежде, чем паж успел осыпать его вопросами.

Фейри было плохо. Дурно. Невыносимо. И он ничего и никому не хотел объяснять.

Роскошная грива Гестебара развивалась на ветру. Вьюга следовала за конем верным спутником и укрывала собой фигуру всадника.

Ветер свистел в ушах, пытаясь перекричать гул сердца и успокоить повелителя своей затяжной песней.

Тщетно.

Хозяин смотрел перед собой, на промерзлые земли, на голые холмы, на заледеневшие реки и заснувшие рощи, но видел лишь ее лицо.

Гретта.

Он любил ее. Когда-то. Любил безумно сильно.

И он ненавидел ее. Тоже когда-то. И тоже безумно сильно.

Но сейчас… Что он чувствовал сейчас? Мог ли он вообще чувствовать хоть что-то после такой долгой жизни без сердца?

Гестебар обогнул крупный холм, заворачивая в заснеженную долину. Пейзаж показался фейри невероятно знакомым. На миг ему удалось отвлечься от воспоминаний. Он натянул узду, приказывая коню замедлиться, взмахнул рукой, унимая метель.

Меж двумя обширными холмами протекала тоненькая речка. Сейчас вода намертво заледенела, но Хозяин помнил, как когда-то искрилась чистая вода, как она источала приятную прохладу в жару, как красные листья, сорванные ветром, покрывали ее и лодочками уносились вдаль.

Он помнил, что вдоль берега росла лаванда. И что Гретта любила гулять здесь с ним. Только с ним.

Тогда она еще была прекрасной, доброй, светлой. И знала о магии не так много, чтобы сойти с ума…

Он помнил, что именно здесь, много лет, нет, веков, назад впервые увидел куклу, которую вернула ему Катрина.

Хозяин соскочил с Гестебара и робко приблизился к долине. Снег звонко захрустел под ногами. Этот звук показался невыносимо оглушительным.

Фейри вдруг увидел в своей памяти, ясно и четко, будто это было вчера, как гулял здесь с Греттой. Она была юной и лучезарно улыбалась. Он же носил золотые длинные волосы, а его кожа отливала бронзой. В тот день он повелевал летом.

Ей предстоял долгий отъезд. Гретта захотела учиться магии, захотела отправиться к тетке, сильной ведунье. Она пришла попрощаться…

Возлюбленная принесла ему куклу, которая походила на нее. Гретта сшила ее сама. Она хотела отдать ее Хозяину на память. Чтобы тот не тосковал, пока ее нет рядом.

Фейри только сейчас понял, что все еще сжимает игрушку в руках. Что не обронил ее, пока бежал из замка, пока седлал коня, пока несся на нем прочь…

Кукла смотрела на него пустым, бездушным взглядом.

«Сохрани ее себе на память», — так сказала ему Гретта в тот день.

Он помнил, как улыбнулся, как с интересом осмотрел подарок, а потом вернул ей. Он помнил, как она ни то удивилась, ни то обиделась. И помнил, как сказал: «Когда люди дают что-то на память — они прощаются навсегда. Я не хочу с тобой прощаться. И не хочу брать куклу на память о тебе. Я хочу, чтобы ты вернулась. И я буду тебя ждать».

Гретта тогда улыбнулась ему как-то… Особенно. До тех пор фейри не встречал такой улыбки. Нежной и при этом ликующей. Мягкой и одновременно победной.

Она оставила куклу себе. Пообещала вернуться. И сдержала слово.

А сейчас… Она оставляла куклу ему на память?

Это прощание? Почему сейчас? Как это понимать?

Хозяин тяжело вздохнул, прижал игрушку к груди.

Всмотрелся в долину.

Какой пустой и угрюмой она выглядела сейчас. А тогда… Весной, летом и осенью она была прекрасна.

Гретта ее любила.

Наверное, полюбила бы и Катрина…

Мысль о невесте кольнула в сердце. Что же он делал?.. К чему ее принуждал?..

Хозяин нахмурился, тяжело задышал.

Ведь он поступал так уже не в первый раз. Ведь были девушки и до нее.

Но почему сейчас… Почему с ней так сложно?

И почему сейчас, почему через нее Гретта решила попрощаться?

Мать настоятельница неотрывно глядела в окно. Наемники, крестьяне с монастырских земель, которые привезли свежее молоко, сестры… Никто не подозревал, что происходит. Никто не подозревал, что мир стоял на грани катастрофы. Их мир. Тот, в котором Ковен был защищен, тот, в котором Ковен имел власть.

— Проклятая девка. Нужно было избавиться от нее давным-давно, — старшие из сестер, наиболее приближенные к верховной ведьме и настоятельнице в одном лице, все еще обсуждали происходящее. Как будто было что обсуждать. Как будто были другие варианты…

— Мы слишком хорошо ее обучили. Она была полностью скрыта от наших глаз, — перечила другая сестра.

— Но сейчас она не скрыта. Мы знаем, где она! — выкрикнула первая, черноволосая. Голос у нее был писклявый, ужасно неприятный. Преподобная быстро выходила из себя, когда та слишком много говорила.

— Да! Ворвемся в замок короля и убьем невесту наследного принца! — у второй, рыжей, тембр, напротив, успокаивал. Даже когда она говорила с сарказмом.

Наверное, лишь потому настоятельница до сих пор терпела обеих.