Сага о халруджи - Вера Александровна Петрук

пока она говорила сначала с князем, потом с матерью, и запутанные, похожие на лабиринт, улицы Майбрака, и выщербленная мостовая, гулко звенящая под копытами гнедой, и сам Нильс, который либо отмалчивался, либо шепотом шикал на нее, чтобы она говорила тише.

Но особенно Дэйру бесило время. Вот уже четыре часа прошло, а они не обошли и половины центральных кварталов столицы. О трущобах и пригороде даже думать не хотелось. Если бы не Нильс, который каким-то чутьем выводил их на новые улицы, Дэйра бы бродила кругами вокруг замка. Но признавать его заслуги она не собиралась, так как едва успокоилась после того, как он наотрез отказался вытаскивать Ингару из темницы.

— Ты это можешь, ты шпион, вон какой хитрый план придумал, чтобы втереться ко мне в доверие, — уговаривала она его. — Давай просто перебьем всю стражу. Я помню турнир, тебе не было равных.

В ответ он посмотрел на нее так, будто она попросила его украсть корону с головы Сандро Десятого.

— Я понимаю твою скорбь, но мои возможности не безграничны. Что бы изменилось, если бы я сказал тебе о смерти отца? Ты и так была убита горем после Нербуда. Лучше сосредоточься. Если продолжишь болтать, пропустишь хранилище.

Я тебе еще это припомню, пообещала себе Дэйра и, заткнувшись, попыталась собраться. Как близко должно было находиться хранилище, чтобы она его почувствовала? И что именно должно в этот момент прийти ей в голову? Бросит ли ее в жар или в холод, или она почувствует радость, а может, страх? Жаль, что она не догадалась подробнее расспросить Древнего. Впрочем, вероятно, Старик и сам не знал. Как бы там ни было, но Дэйру периодически бросало и в жар, и в холод, порой ее накрывал страх неудачи, а порой душа вспыхивала ликованием, предвкушая, как она освободит мать вопреки чагарам и Лорнам. Она надолго замирала, всматриваясь в спящие стены домов или в потертые камни мостовой, но образ хранилища, наполненного магической силой, продолжал оставаться недосягаемой мечтой.

Они прошли вдоль старой причальной стенки, побродили у закрытого Храма Морской Пены, обошли квартал со старинными особняками, даже забрались в частный сад, в котором Дэйре послышались какие-то звуки, и ни с чем вернулись на городскую набережную. Полоска неба над самым горизонтом у моря светлела. Если в начале ночи Дэйре постоянно мерещились разные голоса, запахи, мысли и непонятные ощущения, которые она принимала за тот самый знак, то под утро не чувствовала уже ничего. Лишь усталость и опустошение. Она все больше думала о цветке в стеклянном шаре, спрятанном в кабинете Лорна. Может, не стоило тратить эту ночь на поиски хранилища? В замке имелась первофлора, и ее должно было хватить на то, чтобы вызволить мать. Но от мысли, что это не она управляет магией, а магия ей, Дэйра едва не завыла от отчаяния. Все «чудеса» происходили неосознанно, а результаты подобного вмешательства частенько были смертельны для тех, кому Дэйра искренне хотела помочь.

Обратную дорогу они не разговаривали. Нильс не глядел в ее сторону, будто всем видом показывая, что разочаровался в ней. Но, скорее, правда была в том, что это она разочаровалась в себе. Дэйра сосредоточенно глядела на холку лошади, даже не стараясь следить за дорогой. Если уезжали они тайком, то вернулись уже открыто, сделав вид, что задержались на утренней прогулке. Нильс проводил ее до двери и попытался проникнуть следом — помочь сделать прическу и нарядиться, но Дэйра бесцеремонно его вытолкала. Он не настаивал, более того, даже не пытался ее утешить. По лицу Нильса было видно, что его мысли далеки от Дэйры и ее трагедии. Вероятно, он впервые задумался о том, что делать, если маркиза окажется не той, за кого он ее принял, а хранилище, если оно и правда существует, останется ненайденным.

Закрыв дверь на ключ и зачем-то подперев ее стулом, Дэйра распахнула створки окна, впуская в комнату утро и морозный воздух. Из ее комнаты был виден мост, соединяющий королевский замок с соседним утесом. Каменное полотно моста было добротным и надежным, а бушующие внизу волны казались крошечными и были похожи на пенку в чашке с кофе. Мост заканчивался грунтовой дорогой, которая скрывалась в темном подлеске. Все семь утесов Майбрака были соединены такими мостами, но Дэйру сейчас интересовал именно этот. Даже не напрягаясь, она разглядела выщерблины в камнях, которые были слишком незначительны, чтобы мостовые смотрители о них беспокоились. Магия, которая не захотела показать ей мать в темной камере, отчего-то решила обратить ее внимание на эти мелкие, незначительные трещины.

И Дэйра, не отрываясь, стала смотреть, боясь даже мигнуть, чтобы не потерять тонкую связь, которую ощутила с камнями моста — не со всеми, но с тремя, лежащими глубоко под основной кладкой. Она почувствовала их усталость и поняла, что найдет с ними общий язык. Усталость была знакомым чувством, а значит, они договорятся.

Когда над темным, еще спящим морем показался диск солнца, Дэйра успокоилась настолько, что смогла почувствовать не только прохладу шара, запертого в письменном столе Лорна, но и ощутить запах спрятанного в стекло цветка. Первофлора тянулась к ней, и Дэйра не стала ее отталкивать. Позволила невидимым нитям оплестись вокруг сердца и стала наблюдать за бегающими по мосту точками. То солдаты разгоняли торговцев, занявших с утра привычные места. Интуиция не подвела. Из королевского замка вилось не меньше десятка дорог в разных направлениях, но чагары вряд ли бы стали вести свою пленницу через центральные районы города. Им нужны окраинные пути, и мост, ведущий на утес, а дальше сразу в пригород, был идеальным вариантом.

Наконец, показался экипаж. Дэйра глядела на черные коробки карет в сопровождении королевских всадников и не чувствовала ничего. Ни жалости к тем людям, которые попадут под молот ее магии, ни страха за Ингару Кульджитскую, которая сама просила о смерти. Наверное, если бы Дэйра была человеком, тем самым, каким хотела вырастить ее мать, то никогда не смогла бы даже подумать о той просьбе. Но сейчас, следя за ползущими по каменному мосту точками и пытаясь нащупать в себе отголоски того чувства, которое испытала к герцогине в подземелье, она понимала, что Ингара проиграла. Дэйра выросла той, кем должна была стать, а человеческая любовь Белым Господам была чужда. Но если не было любви к матери, то имелось уважение — к той, что смогла сказать «нет», и ненависть — к тем, что брали, не спрашивая.

— Прощай, — прошептала она, и наконец, моргнула. Едва ее ресницы сомкнулись, уставшие