Лица века - Виктор Кожемяко

Старик седой

Сметает пыль с могильных плит,

Которых надпись говорит

О славе прошлой – и о том,

Как, удручен своим венцом,

Такой-то царь в такой-то год

Вручал России свой народ.

И Божья благодать сошла

На Грузию! – она цвела

С тех пор в тени своих садов,

Не опасался врагов,

За гранью дружеских штыков.

В. К. Да, удивительно злободневно звучит сегодня!

В. Р. Не говорите. Поразительные бывают воспоминания, поучительные переклички времен. Не правда ли, стоит оглядываться в прошлое, думая о будущем?

Август 1998 г.

Классик отечественного и мирового кино. Не будет ни малейшего преувеличения сказать так о Сергее Бондарчуке. От природы богато одаренный, страстно любящий искусство и отдающий ему все силы, он сумел мощно и ярко реализовать свой талант. Мы немало знаем о его легендарно сложившейся творческой биографии, о крупнейших, самых престижных наградах, которыми увенчаны его создания. Гораздо меньше известно – по вполне понятным причинам – о напряженной внутренней жизни этого выдающегося художника. Между тем она проникнута глубоким драматизмом. Горечь неравнодушного, страдающего человека – в его мыслях о сегодняшнем состоянии родной страны и родной культуры.

Виктор Кожемяко. Среди наиболее волнующих киновпечатлений мне по-особому дорога одна сцена из «Судьбы человека». Разговор Андрея Соколова с Ванюшкой в кабине машины. «А знаешь, Ванюшка, кто я? Я – твой отец». – «Папка! Родненький! Я знал… я знал, что ты меня найдешь!» Сколько раз смотрел фильм – и всегда не могу в этом месте сдержать слез. Всегда испытываю высокое очищающее чувство. Скажите, Сергей Федорович, как такое искусство рождается? От литературы идет оно, от режиссера или от актера?

Сергей Бондарчук. Здесь великая литература, великий писатель прежде всего. И кинематограф со своими средствами подключился. Помню, когда Шолохов посмотрел материал и увидел крупный план Соколова, он сказал: «Мне потребовалось бы написать шесть-семь страниц, чтобы выразить то, что я увидел в этом крупном плане».

Он любил кинематограф, и в работе я очень часто советовался с ним. Помогли многие мысли и наблюдения Шолохова. Он и к этой роли меня подготовил. Я ему показывал материал. Словом, у меня было то, чего сейчас не хватает, – человек, о котором постоянно думаешь в работе: как это воспримет Шолохов?

B. К. Вроде высший судья?

C. Б. Да, да. Когда картина уже была смонтирована, он, посмотрев, заплакал, ничего не сказал и ушел. Мы даже не знали, понравилось ему или нет. Потом я ему позвонил, говорю об этом. А он в ответ: «Да я рассопливился…» Он высоко оценил работу.

Когда есть литература великая, хочется в меру своих возможностей сделать если не такое же, то во всяком случае достойное кино. Помню, Ванюшка, то есть Павлик Борискин, исполнитель этой роли, с трудом осваивался перед камерой. Иногда его поставишь, а он падает. Не выдерживал напряжения. Я ушел с ним в степь, втроем ушли – звукооператор, он и я, и в течение многих часов я буквально выбивал из него эту фонограмму: «Папка! Родненький! Я знал…» А потом сгусток отобрал из нескольких часов записи – самое лучшее, что он смог. Это не озвученное, как часто бывает, другой, профессиональной актрисой-травести. Наверное, точность интонации воздействует.

B. К. Большая тема – искусство и нравственность. Как соотносятся для вас они? Ведь сегодня многие творцы разделяют их, даже противопоставляют. Искусство становится все более безнравственным, и общество – тоже.

C. Б. Многое из того, что мне удалось сделать в кино, связано с большой литературой. А большая литература, как правило, преследует высокие нравственные цели: помочь людям полюбить жизнь, стать добрее, чище, достигнуть душевного единения, постичь, откуда и зачем человек, куда он уходит… Толстой это называл так: значительное содержание, важное для жизни людей. Он считал главной задачей искусства объединять людей в добре. Сейчас же такое значительное содержание в нашей литературе почти отсутствует.

Кино начинается со сценария, то есть с литературы, а она подменена макулатурой. Макулатурная литература. Ее можно не читать или, прочитав, тут же выбросить. Не оставляет она в душе доброго следа. Довлеют цинизм, обращение к самым низменным свойствам человека. И это служит разрушению – человека, культуры, страны. Если в таких условиях даже обратиться к настоящей литературе – вот я завершаю «Тихий Дон» для телевидения и кино, – не уверен, как это будут воспринимать на фоне нынешнего нашего телевидения, которое часто напоминает мне сумасшедший дом.

В. К. Вы против перемен, происходящих в российском обществе?

C. Б. На днях я перечитывал «Опыты» Монтеня. Французский просветитель высказывал мысль, которую уже выразил и наш Пушкин устами Бориса Годунова, дающего перед смертью последний наказ сыну-наследнику: «Не изменяй теченья дел. Привычка – душа держав».

Я много думаю об этом. Об уважении к традициям – народным и государственным. Нет, я не против перестроек и реформ. Они бывают нужны, но – выверенные, разумные, не с бухты-барахты! А обращаясь к истории и к нашим сегодняшним дням, удивляешься, как быстро люди все забывают и повторяют прежние ошибки.

Чтобы переделать жизнь в стране, причем к лучшему, надо быть гением. Что-то таких гениев в руководстве нашем я не вижу. Правят страной невежество и дилетантизм.

В искусстве тоже дилетанизм господствует. Неглубокое знание предмета, своей профессии. Сказывается и отсутствие здравых критериев при оценке сделанного. Целая армия критиков нацелена на уничтожение, а не на созидание. Если и дальше так продолжится, будет катастрофа. Народ окончательно потеряет себя и уже не поймет, где истинное искусство, а где – подделка, где его обманывают нагло, где пытаются вернуть его в пещеру, а не наоборот – поднять к звездам.

B. К. Но чем же, на ваш взгляд, порожден кризис, который переживает сегодня наше искусство, в том числе родное для вас кино?

C. Б. Истоки нашего глобального кризиса – в отношении к прошлому. Ведь прошлое – это фундамент любого общества, любой культуры. А что бывает с домом, если фундамент развалить? Вот и разваливается здание российской духовности, которое веками в неимоверных трудах возводили наши предки. Кто не дорожит своей историей, тот непременно – рано или поздно – несет суровое наказание судьбы. Варварское разрушение прошлого жестоко мстит не только настоящему, но и будущему. Отказ от завещанного нам великого наследства обедняет не только нас, но и грядущие поколения. Мы же от такого бесценного богатства отказались, в одночасье забыв его, перечеркнув, наплевав на него!