Когда возвращается радуга. Книга 1 - Вероника Горбачева

— Ирис, — слышит она рядом.

Голос мягок и… с виноватыми интонациями. Отчего-то ей, которая во сне, не хочется поворачивать голову, но всё внутри неё-сегодняшней кричит: «Посмотри! Посмотри, кто это!» Однако непонятное упрямство заставляет сжаться и замереть неподвижно.

Но ирисы, ирисы… Кто высадил их здесь сотнями, тысячами?

На её руку ложится мужская ладонь с перстнями на безымянном пальце и мизинце, в окаймлении кружевного манжета на бархатном рукаве..

— Ирис…

Его дыхание щекочет ухо. Она чувствует жар мужского тела.

— Dеs le debut je faisais tout n'est pas si. Notre mariage…

Он говорит на другом языке! А ей так нужно его понять!

— Je suis coupable devant toi. Je n'ai pas le pardon, — продолжает он, и склоняется, припадая губами к её ладони. — Et pourtant… Permets-moi de commencer tout de nouveau. Laisse-le…

Сердце сладко сжимается и трепещет, но отчего-то полно горечи, страха и… неверия. Что могло произойти между ней и этим человеком? За что он просит прощения — а это так угадывается в интонации? Почему она и боится его, и тянется к нему? Какая бездна времени и пространств отделяет от этого мига и места? Она не знает. Но делает то, что велит её трепещущее сердце: запускает пальцы в каштановые густые кудри, и, склонившись, вдыхает их запах — полыни и померанца…

Он поднимает голову.

Ну же! Взгляни!

Измученные, обведённые тенями усталости глаза… Если бы не эта боль, она бы приняла его за одного из франков, тех самых, у которых когда-то гостила в качестве «подарка». Но может ли такое быть? Тот, кого она запомнила суровым и бесстрастным, н раз за весь вечер не улыбнувшимся не то что окружающим, но и своему «подарку», прелестной девушке, вряд ли способен так страдать…

— Dеs le dеbut. Oui?

И отчего-то непослушное сердце готово выпрыгнуть из груди, а губы сами повторяют:

— Oui.

Да.

— Эй, девочка, ты опять? Опомнись! На вашей кухне полно еды, да и в моём доме тоже! Кекем! Фу ты, никак не запомню… Ирис, детка, хватит пялиться на барабульку!

Айлин-ханум добродушно ткнула спутницу в бок. Ирис виновато отвела взгляд от красных, трепещущих в садке рыбёшек, только что на её глазах выловленных из Босфора. Садок в руках чересчур легко одетого рыбака плыл по сходням из лодки на пристань, где, у самого моста в Галату, потрескивало угольками и плюющимся маслом множество жаровен. Тысячи тысяч рыбок — крошечной хамсы и такой вот краснобокой черноморской барабульки — тут же потрошились, промывались, обваливались в подсоленной кукурузной муке и отправлялись в раскалённое масло, чтобы буквально через несколько минут, аппетитно обжаренными и так и просящимися хрустящей корочкой на зуб, обменяться на мелкую монетку и завершить свой славный путь в крепком желудке проголодавшегося османца. И неважно, какого ты происхождения: дары моря, сдобренные перчиком и лимонным соком, посыпанные сладким фиолетовым лучком, одинаково уважались и бедным людом, и сановными богачами, вздумавшими проехать по мосту по своей надобности, но вот не вовремя соблазнившимися дивными ароматами.

— Так ведь пахнет-то, пахнет… — очарованно прошептала Ирис, чувствуя, что краснеет под марамой, или, как чаще тут называли — под никабом, головным убором из двух покрывал, оставляющих видимым на лице лишь узкую полоску. — Даже живот подводит… Айлин, ну давай, купим, а?

— Ох, ненасытное дитя голодного гуля, как же тебя ещё прозвать… До чего же ты, оказывается, прожорливая девчонка! Ох, не прокормит тебя муж, не прокормит!

Айлин беззлобно подтрунивала, Ирис хихикала, не обижаясь. Ей самой было удивительно и даже смешно — постоянно ощущать здоровый голод, иной раз не успевало и получаса миновать после очередной трапезы. Поначалу она стеснялась лишний раз заглянуть на кухню или попросить маму Мэг принести что-нибудь перекусить, но Аслан-бей, случайно узнав о том, не на шутку рассердился и даже пожурил её за излишнюю скромность. «Ты растёшь, джаным», — сказал строго. «Твоё тело старается нагнать всё, что упустило, пока мы сдерживали его развитие. Кушай, когда захочешь, и что захочешь, и не смей себе ни в чём отказывать!» Так и выразился.

А гулять по Константинополю и не наткнуться на продавца уличной еды, коих в городе бессчётное множество, казалось невозможным. Едва минуешь квартал — а вот они, на твоих глазах жарящиеся на вертелах бараньи потрошки-кокоречи, по названию вроде бы чистейшее «фу!», а на вкус, да ещё порубленные и выложенные на свежую лепёшку и политые собственным соком — язык проглотишь, ума лишишься! И хрустящие тонкие лахмаджуны с мелкорубленым обжаренным мясом, луком и зеленью, и печёные каштаны, сытные, как хлеб, и мидии — жареные на шпажках, отварные в кульках, фаршированные, как армянская долма… Тут же неподалёку от еды — обязательные продавцы чистой ключевой воды, а для покупателей чуть побогаче — чай из огромных самоваров, развозимых в специальных тележках. А маринованные овощи в рассоле, выложенные в лотках узорами более дивными, чем на мраморных плитах ТопКапы! А кондитерские! Хорошо известные Ирис халва, лукум и пахлава — это еще полбеды, а ведь есть ещё, оказывается, бюльбюль-ювасы — хрустящие ореховые рулеты, завёрнутые как соловьиные гнёзда, тавук-гëксю — сладкая ванильно-рисовая масса с курятиной, ашуре — чудесные, проверяющие на крепость зубы, козинаки из орехов и сушёных фруктов…

Кухарка табиба, Фериде, вращала глазами и страшно ругалась по-персидски, застукав однажды Али, разгружающего закупленные сласти и множество кульков на столик в хозяйских покоях. Да что же это такое, неужели она не в силах накормить одну худющую пигалицу, в которую всё, как в бездонный колодец, уходит! Не хватало ещё тащить в добропорядочный дом всякую дрянь с улицы! И не позволила хозяйке кушать прежде, чем сама не сняла пробу с каждого блюда и убедилась в свежести и в восхитительном, прямо скажем, вкусе…

А что поделать, ежели всё купленное приходилось тащить домой, ведь в никабе невозможно съесть вожделенные лакомства тут же, не отходя от тележки продавца! Открывать лицо на людях — неприлично, а щипать по кусочку — лишь руки перепачкаешь и раздразнишь аппетит. Но запах, запах невиданной еды сводил с ума, и бывшая одалиска, привыкшая к довольно однообразной и пресной кухне гарема, не могла спокойно пройти мимо подобных ароматов.

«Ничего не могу с собой поделать» — жаловалась она Айлин. «Как почувствую жареное — даже коленки слабеют…»

«Лунноликая», прекрасно помнившая себя, ещё более чудную, после ухода из гарема в дом мужа, где она стала единственной и полноправной хозяйкой, теперь лишь снисходительно посмеивалась, понимая, что девочке всего лишь надо сбить охотку. Единственное, за чем она следила и попросила о том же Фериде — чтобы Ирис не уминала всё подряд, без разбору, дабы не заработать расстройство желудка, как малыш, дорвавшийся до зелёных яблок.

Да и кухарке пришлось усиленно думать и вносить изменения в каждодневные трапезы. Аслан-бей, как человек пожилой и не отягощённый физическим трудом, не особо жаловал мясную пищу, предпочитая овощи, рис, фрукты и иногда — рыбу. Молоденькая же хозяйка, обжившись, с удовольствием уплетала и кебабы всех видов, и баранину с сухофруктами, и кефте — крошечные котлетки из говяжьего и бараньего фарша с луком и специями, и супчики, и сладости, по которым, оказывается, Фериде была непревзойдённой мастерицей, вот только готовить ей приходилось в основном для гостей… Теперь её талантам нашлось достойное применение. И самые благодарные едоки. Ведь, помимо «худющей пигалицы» в доме появился и сильный мужчина, который не только сопровождал госпожу на прогулках, но и ходил с пожилыми служанками на рынок…