Правда о «золотом веке» Екатерины - Андрей Буровский

В 1657 году объединились два восточных германских государства: курфюршество Бранденбург, название которому дал Бранный Бор давно перерезанных лютичей, и герцогство Пруссия, стоящее на земле также истребленных давно пруссов.

Это великое событие, заложившее основы нового государства, стало возможно потому, что первоначально Бранденбург был союзником Швеции… Швеция воевала с Польшей, и, зная наклонности курфюрстов бранденбургских, можно было не сомневаться — уж они тоже постараются оторвать кусок территории от Польши… Но Великий курфюрст Фридрих Вильгельм (1620—1688) оказался еще жаднее, хитрее и подлее, чем о нем думали. Он предложил Польше порвать отношения с прежним союзником, со Швецией, и даже обещал поставить целую небольшую армию в 6000 человек для войны со Швецией — при условии, что Польша откажется от своих прав на Восточную Пруссию… Не просто откажется, конечно. А в пользу Бранденбурга, вассалом которого с этого времени станет Пруссия.

В этот момент истощенной войной Польше важнее было получить солдат и избавиться от возможного удара Бранденбурга, чем сохранить Восточную Пруссию. Сделка… то есть договор состоялся; антипольский союз мгновенно сделался антишведским союзом, а потом Бранденбург создал из этих двух германских земель единое государство, и курфюрсты приняли титул герцогов Прусских — ведь титул герцога выше титула курфюрстов.

По Вестфальскому миру 1648 г. курфюрсты присоединили к Бранденбургу Восточную Померанию и ряд других земель, быстро округляясь за счет соседей.

Чтобы все показалось еще «веселее», напомню читателю — и Бранденбург, и Пруссия родились как прямое следствие «drang nach Osten» — «натиска на восток», завоевания и онемечивания славянских земель. А Пруссия к тому же — осколок территории Ливонского ордена; когда он развалился под ударами Московии времен Ивана IV, предприимчивые магистры ордена стали светскими владыками, формально подчиненными славянскому государству.

Восточные германские государства несравненно менее культурны, чем западные германские государства в Рейнской области, в Баварии или, скажем, герцогство Вестфальское. Не так уж велика разница в общественном строе Франции и земель запада Германии; но разница между германским западом и востоком огромна.

Торговые города на западе гораздо увереннее заявляли о себе как о независимых от герцогов и королей; университеты в Майнце, Кёльне и Франкфурте становились заметны во всей Европе. Дворянство теряло привилегии и на глазах обуржуазивалось.

На востоке Германии все и примитивнее, и куда менее цивилизованно. К востоку от Эльбы, как в Чехии, Польше, Венгрии, с XV века нарастала эксплуатация крестьян. Росла барщина, достигая 5—б дней в неделю; крестьян сгоняли с земли, чтобы увеличить барскую запашку. В некоторых государствах Восточной Европы (Мекленбурге, Померании, Польше) даже разрешалось превращать крепостных в дворовых людей, лишая их земли, продавать без земли, менять и дарить. Историки говорят об особом явлении: о «втором издании крепостничества».

Историки справедливо говорят и о причинах, породивших явление: о росте капиталистических отношений, заставлявших помещика выбрасывать на рынок как можно больше товарного хлеба, превращавших и саму землю, и рабочую силу в простые «средства производства». Только вот капитализм–то был везде, а тут, обратите внимание: в Германии «второе издание крепостничества» было вовсе не везде, а только к востоку от Эльбы.

На западе Германии дворянство всё больше обуржуазивалось, всё менее охотно служило в армиях местных владык, всё больше стремилось вести собственное хозяйство, а не получать ренты от правительства. Здесь же, в Бранденбурге–Пруссии, Фридрих Вильгельм заложил основу абсолютизма, создал регулярную армию, подавил выступления дворян и городов против централизации.

Государство курфюрстов Бранденбурга и герцогов Пруссии было крупным на фоне других германских земель, но примитивным и отсталым.

Фридрих I, курфюрст Бранденбурга в 1688—1701 годах, получил титул короля за то, что поставил императору Священной Римской империи солдат для войны за испанское наследство.

Родилось королевство Пруссия, столицей которого с 1657 года был Кёнигсберг, а с 1713 г. — Берлин.

Сын Фридриха I, Фридрих–Вильгельм I правил в 1688— 1740 гг. Он был знаменит простодушным убеждением, что если подданные принадлежат ему, то, значит, и их собственность принадлежит тоже ему. И если король Франции вынужден был платить дороже любого другого за любой товар или услугу, — покупал и одновременно оказывал подданному милость, имевшую вполне конкретное финансовое выражение. А в то же время король Пруссии не платил ничего. Известны случаи, когда он запускал руку в карман богатого купца и непосредственно радовался добыче: вот сколько вытащил!

Король не терпел, чтобы его подданные бездельничали. Вот горожанки перед дворцом заболтались, придя к городскому фонтану. И тут к ним вылетает король, очень толстый и в то же время очень стремительный. Король мчится к бедным женщинам, изрыгая самое отвратительное сквернословие, и хорошо, если смогут убежать: король не только изругает их «какашками», «мерзавками» и «проститутками», он ещё и излупит их палкой. А бегал король очень быстро, несмотря на приличные размеры брюха.

Впрочем, что там всякие глупые бабы, пришедшие по воду! Король бил палкой придворных священников, если ему не нравились их проповеди.

— Чем занимаются эти грязные свиньи, которых я кормлю неизвестно за что?! — орал король и обрушивал палку на священника.

Король не терпел грязи и неряшества. Полиции было приказано делать рейды по городу и камнями бить плохо вымытые стекла в частных домах.

Король был очень бережлив. Если у Елизаветы было 15 000 платьев, то у него — только один кафтан, и король носил его, пока кафтан не расползался прямо на нем. Но даже если надо было сшить новый кафтан, ведь были же ещё и пуговицы! Медные пуговицы переносились на новый кафтан, и король лично следил, чтобы их не подменили и не перелили в более легкие, дерзновенно скрыв часть металла.

Король считал, что только он один вправе решать, что должен делать его сын, причем решительно во всех сферах жизни. Скажем, узнал король об увлечении сына некой Дорисой Риттер, мелкой дворяночкой из Потсдама. С точки зрения короля, эта Дориса Риттер никак не годилась в жены Фридриху — что называется, ни при каких обстоятельствах, и король пришел в совершеннейшую ярость.

По одним сведениям, король собственноручно связал несчастную девицу и начал лупить её палкой по спине и по заду, пока окровавленные обрывки одежды Дорисы не разлетелись вокруг. По другой версии, король действовал более по–королевски; так сказать, более профессионально: велел позвать палача, и уже палач на глазах короля излупил Дорису Риттер до беспамятства.

В обеих известных нам версиях на вопли Дорисы сбежались придворные и с упоением слушали, — видимо, нравы Пруссии мало отличались от нравов Шлезвиг–Гольштейна.

Последующие три года Дориса Риттер провела в исправительном доме вместе с воровками и проститутками, а со своим заблудшим наследником папа «поговорил» примерно так же, только на этот раз уже точно без помощи палача.