Спасти Феникса - Маргарет Оуэн

– Что случилось?

– Доктор сказал, что мать больна, но что они никому не позволят увидеть ее до… до погребального костра. У нее шея была вся в отметинах, я видел их. А через две луны после того, как ее сожгли, у нас уже была новая королева.

– Выходит, Русана ее отравила?

– Не знаю. – Жасимир смотрел в холодную ночь. – Нет. Знаю. Просто не знаю, как она это сделала. Я… я никому не говорил. Даже Тавину. – Жасимир дрожал. – Может быть, стоило раньше, но… он бы решил, что я… слаб, раз ничего не предпринимаю.

– Тавин или твой отец?

Его рот горько скривился.

– Оба.

* * *

Почти рассвет. Фу не бодрствовала, не совсем, просто смотрела в туманный мрак.

Губы Жасимира двигались, складывая слова чуть громче шепота. Он бормотал себе под нос песенку, бормотал столько раз, что Фу сбилась со счета.

– … я не сбегу от страха, – цедил он, – я не брошу свой род, не опозорю павших, мечом своим клянусь.

То был не гимн чародеев, однако Фу сочла, что красивые слова кодекса Сокола действуют ничуть не хуже.

– Я буду следовать, пока не смогу вести сам. Защищать, пока не смогу ударить. Буду драться, пока не смогу лечить. Клянусь моим народом.

Еще один огонек факела пронзил ночь. Жасимир толкнул ее под локоть.

Они наблюдали, как он подскакивает за деревьями и наконец исчезает из виду.

Жасимир снова затянул:

– Прежде всего я буду служить моему народу и трону. Не опозорю свой род, свой народ и свою сталь. И не потерплю от Сокола другого. Кровью своей клянусь.

Хорошие слова. Слова принца.

На восточном горизонте бремя ночи стало слабеть.

* * *

Забрезжил рассвет.

Когда Жасимир предложил Фу поспать, она не сопротивлялась, свернувшись в сене. Проснулась через несколько часов, когда солнце лупило в глаза. Отдохнуть не получилось, но и так сойдет.

Они разделили между собой сухофрукты, стряхнули солому и поднялись на ноги.

– Вот. – Жасимир протянул меч Тавина.

Она вложила клинок в ножны и прикусила губу.

– Где… – Ее голос сорвался. Она откашлялась. – Где мы остановились на чтении?

* * *

– Та… Трило… – Фу сердито всматривалась в указательный столб на равнине. – Это Триковой?

Жасимир провел ее пальцем по символам.

– «Та», потом «ри», получается «три». «Ка», потом «о», получается «ко». «Ва»…

– С «ой» получается «вой». Триковой. Ага. Понятно.

Последние четыре дня принц совал ей под нос буквы, даже таскал с собой кусок сланца и мягкий бледный камушек, чтобы было чем писать. Так далеко на севере равнинные дороги плавно извивались вокруг гор, а пыль на них поднимали разве что Совы-грамотеи да Воробьи-фермеры, катившие телеги с овощами и гнавшие скот на рынки Маровара. Днем ее почти ничто не отвлекало от академического рвения Жасимира.

Было нелегко. В первый вечер они повздорили, когда она сказала, чтобы он не транжирил их сокращающиеся запасы сушеного мяса. Он снова рванул в лес, вооружившись куском веревки и кинжалом. Ужин был скуден, прошел в молчании, а после заката посвистывания кожегастов загнали их обратно под деревья.

Потом ее разбудили – куропатка, жарившаяся на импровизированном вертеле, мертвый фазан, лежавший в силке, и принц, молящийся на коленях рассвету.

Жасимир выпрямился и протянул кусок сланца. На нем было нацарапано несколько простых букв.

– Давай попробуем снова.

С тех пор они медленно подталкивали друг друга к рутине. Фу по-прежнему ощущала жесткую боль тишины там, где должен был быть смех Тавина, холодное отсутствие пальцев, которые гладили ее руки, желание заметить, как он наблюдает за ней. Принц не напевал никаких чародейских гимнов. Проснувшись, она не обнаруживала, что кто-то укрыл ее лишней шкурой. Больше всего отсутствие Тавина она ощущала именно в мелочах.

Однако у нее была клятва, которую требовалось сдержать. И у принца тоже. Так что они ладили. Поровну делили молчание, когда факелы Олеандров горели в лесу, когда кожегасты ползали под деревьями, на которые они успели взобраться. А когда опасность проходила стороной, молчание заполнялось буквами на сланце, историями о придворной жизни и дорогах, воспоминаниями, которыми обменивались, которыми восхищались, по которым горевали.

Иногда он говорил ерунду, задавал вопросы, которые могли прийти в голову только тем, кто родился во дворце. А когда Фу ему об этом говорила, он замирал и некоторое время помалкивал. Однако все чаще и чаще он просто кивал и слушал ее объяснения.

– Новое испытание, – сказал Жасимир. – Сколько осталось лиг?

Числа. Они были еще хуже алфавита. Фу всмотрелась в конец надписи.

– Два десять и… пять?

– Четыре. Но ты была близка.

– Выходит, и мы тоже. – Фу прикинула расстояние. – Три дня пешком.

– Получается конец Павлиньей Луны. – Он почесал затылок, скривил рот.

Фу указала на ближайшую лиговую метку.

– Знаешь, что случилось, когда они зажгли чумные маяки по вам? Вокруг дворца они выбрали обычные цвета, все, вплоть до красного. Тогда на каждой последующей лиговой метке в Саборе пошел черный дым. Последний раз они проделывали такое… – Она споткнулась. – …почти полдюжины лет назад. По твоей матери. Если что случится с королем, мы узнаем.

– Я об этом не слышал, – тихо признался он.

– Да. Сумасброд говорил, что была тысяча тысяч королевских призраков. – Фу нахмурилась. – До чертиков меня напугал.

Жасимир рассмеялся. Потом посерьезнел.

– Какие-нибудь перемены у… у Стервятников?

Как и Тавин, он питал слабость к вопросам в вопросах. Она положила руку на цельный меч и вызвала зуб Стервятника.

– След уходит слишком далеко, чтобы я его прочитала, – ответила она и потянулась к другому зубу на связке. Искорка Па по-прежнему горела. – Возможно, они уже миновали Гербаньяр. И Па все еще жив. Это все, что мне известно.

Ничего о том, каково сейчас Тавину. Живого или мертвого, кожемаги утащили его за пределы ее видимости.

– Три дня, – сказал Жасимир после паузы. Достал плитку сланца. – Нам еще предстоит много практиковаться в чтении.

* * *

Только через полтора дня их догнал Завет.

Семь дней, как они потеряли Тавина и вернулись на дороги. Щедрый отрезок времени, однако Фу всегда знала, что когда-нибудь он закончится.

Солнце висело низко у них за спинами, а принц заливался краской на третьем куплете «Парня из-за моря», когда они увидели, что ждет их на дороге.