Сияние - Стивен Кинг

В неглубоком, беспокойном сне перед Джеком, как в зеркале,возникло собственное лицо – свое и не свое: широко раскрытые глаза и невинноизогнутый рот мальчика, который сидит со своими машинками в холле и ждет папу,ждет белого призрачного бога, ждет, чтобы взлететь на лифте сголовокружительной, веселящей скоростью в солоноватый, пахнущий опилками туман– дыхание бара, ждет, может статься, что лифт рухнет вниз и из ушей посыплютсястарые колесики и пружинки, а папа будет реветь от смеха, и это лицо(превратилось в лицо Дэнни, так похожее на его, прежнее, только у него былисветло-голубые глаза, а у Дэнни они туманно-серые, но изгиб губ такой же иволосы светлые, Дэнни в его кабинете, на нем спортивные трусики, а бумаги всепромокли, от них поднимается приятный слабый запах пива… поднимающееся накрыльях дрожжей возбуждение, страшное желание ударить, причинить боль… дыханиебара… треск кости… собственный голос, пьяно причитающий: «Дэнни, ты в порядке,док?.. Ах ты, Боже мой, бедная ручка…» и это лицо превратилось в) (маминоизумленное лицо, избитое, окровавленное, оно появилось из-под стола, мамаговорила) («…от вашего отца. Повторяю, чрезвычайно важное сообщение от вашегоотца. Пожалуйста, не меняйте настройку или немедленно настройтесь на частотуСчастливого Джека, повторяю, немедленно настройтесь на частоту СчастливогоЧаса. Повторяю…») Медленное растворение. Бестелесные голоса доносились к нему,как эхо, гуляющее по бесконечному туманному коридору.

(Все время что-то мешает, Томми, миленький…) (Мидок, здесьли ты, радость моя? Снова во сне бродила я. Бесчеловечных чудовищ боюсь…)(Извините, мистер Уллман, но разве это не…) …контора – полки дляскоросшивателей, большой письменный стол Уллмана, чистая книга для регистрациизабронированных номеров на следующий год уже на месте – ничего-то он неупустит, этот Уллман – все ключи аккуратно висят на гвоздиках (кроме одного,какого? которого? универсала, универсала, универсала, у кого ключ-универсал?если мы поднимемся наверх, возможно, станет ясно) и большой трансивер на полке.

Джек со щелчком включил его. Сквозь потрескивание короткимивсплесками прорывалось вещание Американской радиокомпании. Он переключил волнуи порыскал среди обрывков музыки, новостей, разглагольствований проповедникаперед тихонько постанывающей паствой, сводок погоды. Вот и другой голос. Джеквернулся к нему. Это был голос его отца.

«…убить его. Тебе придется убить его, Джекки, и ее тоже.Ведь настоящий художник должен страдать. Ведь каждый убивает тех, кого любит.Они же всегда будут что-то замышлять против тебя, будут пытаться мешать тебе,тащить на дно. В эту самую минуту твой мальчишка там, где ему вовсе не место.Куда посторонним вход воспрещен. Вот оно как. Проклятый щенок. Отлупи егопалкой, Джекки, мальчик мой, отходи его так, чтоб выбить из него дух вон.Пропусти стаканчик, Джекки, и мы поиграем в лифт. А потом я пойду с тобой, и онполучит по заслугам. Я знаю, ты сможешь. Конечно, сможешь. Ты должен убить его.Тебе придется убить его, Джекки, и ее тоже. Потому что настоящий художникдолжен страдать. Потому, что каждый…»

Голос отца звучал все выше и выше, становясь нечеловеческим,сводящим с ума, превращаясь в нечто пронзительное, назойливое, выводящее изтерпения – превращаясь в голос божества-призрака, божества-свиньи; он несся изприемника прямо в лицо Джеку и

– НЕТ! – завопил он в ответ. – ТЫ УМЕР, ты лежишь в своейМОГИЛЕ, тебя во мне нет, нет! – Ведь Джек вытравил из себя отца до капли и то,что тот вернулся, прополз те две тысячи миль, которые отделяли отель от городкав Новой Англии, где отец жил и умер, было несправедливо, неправильно.

Он занес радио над головой и швырнул вниз. Приемниквдребезги разлетелся на полу, усеяв его старыми колесиками и лампами, словнокакой-то безумец играл в лифт и вдруг игра пошла вкривь и вкось, от этого голосотца исчез, остался только его собственный голос, голос Джека, голос Джекки,который твердил в холодной реальности конторы:

– …УМЕР, ТЫ УМЕР, ТЫ УМЕР!

Потом сверху донесся испуганный топот Венди и ее изумленный,полный страха голос:

– Джек? ДЖЕК!

Он стоял, моргая над разбитым приемником. Теперь для связи свнешним миром остался только снегоход в сарае. Он закрыл лицо руками, сжалвиски. Ну вот, заработал себе дополнительную головную боль.

Промчавшись по коридору в одних чулках, Венди сбежала слестницы в вестибюль, прыгая через две ступеньки. На покрытый ковром пролет,ведущий на третий этаж, она не взглянула. А если бы взглянула, то заметила бы:на верхней ступеньке, сунув палец в рот, неподвижно и молча стоит Дэнни. На шееи под самым подбородком вспухли синяки.

Крики Джека прекратились, но страх Венди от этого не ослаб.Вырванная из сна голосом Джека, звучавшим на прежней, высокой, оскорбительнойноте, которую Венди так хорошо помнила, она все еще думала, что спит, а другойчастью рассудка понимала, что проснулась, и это пугало ее куда сильнее. Вендина пятьдесят процентов не сомневалась, что, ворвавшись в контору, обнаружит пьяногоДжека, смущенно стоящего над распростертым телом Дэнни.

Она влетела в двери. Джек стоял там, растирая виски. Лицобыло белым, как у привидения. У ног россыпью битого стекла лежал их приемник.

– Венди? – неуверенно спросил он. – Венди?

Похоже, недоумение усилилось, и на миг Венди увидела егонастоящее лицо – лицо, которое обычно Джек так хорошо скрывал. Это было лицоотчаянно несчастного человека, пойманного в ловушку зверя, которому не под силуразобраться в ситуации и сдаться без потерь. Потом заработали мышцы: онишевелились под кожей, рот безвольно дрожал, адамово яблоко подымалось иопадало.

Смущение и удивление Венди отступили перед потрясением: Джекготов был расплакаться. Ей приходилось видеть его плачущим, но с тех пор, какон бросил пить, – ни разу… да и в те дни он плакал, только надравшись доположения риз и исполнившись патетической жалости к себе. Он был жесткимпарнем, натянутым, как кожа на барабане, и такая потеря контроля над собойопять перепугала ее.

Он приблизился. На нижних веках уже набрякли слезы, голованепроизвольно тряслась, словно тщетно пыталась прогнать эту бурю чувств, грудьподнимали судорожные вздохи, слившиеся в мощный, мучительный всхлип. Ноги,обутые в тапочки, споткнулись об останки радио, и Джек буквально упал жене вобъятия, та даже отшатнулась под тяжестью его тела. Ее обдало дыхание мужа, носпиртным не пахло. Конечно, не пахло – здесь нет никакой выпивки.

– Что случилось? – Она удерживала его, как могла. – Джек,что это?

Сперва ему удалось только всхлипнуть. Он жался к женехватаясь за нее так, что ей стало нечем дышать; прижимаясь лицом к плечу Венди,он тряс и мотал головой – беспомощно, будто что-то отгоняя. Тяжелые всхлипыбыло трудно унять. Джека всего трясло, под джинсами и рубашкой подергивалисьмышцы.