Дом на краю ночи - Кэтрин Бэннер

– Он вас не примет, – объявил Сантино из-за ворот. – Вам следует уйти, Мария-Грация Эспозито, signor il conte не желает вас видеть.

На обратном пути она удивлялась, откуда вдруг взялась эта тяжесть. Да и что бы она сказала Андреа д’Исанту? Они не встречались пятнадцать лет. Она хотела, чтобы он узнал, что она не стала думать о нем хуже, после того как он признался в том, что это он избил Пьерино; что Флавио теперь живет в Англии и, судя по его посланиям, по-прежнему без знаков препинания, вполне счастлив; что призрак рыбака больше не тревожит остров, ну разве если кто-то переберет limettacello вдовы Валерии. Но смогла бы она найти слова, чтобы рассказать ему об этом?

– Я знаю, где ты была, – сказал отец. – Об этом уже вовсю судачат. Будь осторожна, cara. Твой муж слишком порядочный человек, чтобы расспрашивать тебя о таких вещах.

– К черту всех этих сплетников и шпионов – им что, нечем заняться? – ответила Мария-Грация. – Они не могут не совать нос в дела других людей?

И впервые в жизни она поругалась с отцом.

– Я не понимаю, о чем тебе с ним говорить, – сказал Амедео. – По какому такому делу ты могла отправиться к нему на рассвете, надев свое лучшее платье? В то время как твой муж заботится о твоих сыновьях, работает в баре…

– Он меня ни в чем не подозревает, папа. Может, и тебе стоит последовать его примеру?

– У Роберта, – заметил отец, – терпение, как у святой Агаты. Мы все это знаем.

Уязвленная Мария-Грация расплакалась.

– Cazzo[82], я что, должна отчитываться за каждый шаг? Ты, оказывается, не только мой отец, но и тюремщик?

Это было несправедливо, она сознавала. Но извиняться не стала, выскочила в бар и с яростью включила кофемашину.

Весь день в баре шушукались об утреннем происшествии. Все разрешилось, когда она увидела, как Роберт идет к ней через площадь, его фигура размывалась в знойном мареве, он вел за руки мальчиков. Мария-Грация кинулась ему навстречу, уткнулась мужу в шею и прошептала:

– Прости, прости меня. Все это ничего не значит.

– Я знаю, – ответил Роберт.

Амедео погладил дочь по руке, когда она вернулась за стойку бара. Мария-Грация была полна решимости больше никогда не вспоминать о сыне il conte.

Через несколько месяцев Андреа д’Исанту уехал. Мария-Грация так его и не повидала и в последующие годы вообще стала сомневаться в его существовании. Он затерялся в сумраке, стал призраком, подобно бедному Пьерино.

Однако изменения, которые затеял Андреа на острове, были совершенно не призрачными. Например, перемены, связанные с туристами. До сих пор всем, кто желал посетить остров, приходилось совершать изнурительное паломничество, подобно религиозным фанатикам. Чтобы попасть на Кастелламаре, сначала нужно было добраться до ближайших к острову крупных городов, Ното и Сиракузы, а туда можно было попасть только самолетом из аэропортов Катании или Палермо или же по морю на неспешных посудинах. Так что среднестатистический посетитель Кастелламаре был истинным путешественником, интересующимся историей некрополя и едва говорящим по-итальянски.

– Если бы только на острове или хотя бы в Сиракузе был аэродром, – мечтал Бепе.

Он слышал от других рыбаков, что как только авиаперелеты в кондиционированных самолетах стали обычным делом, из Лондона и Парижа на греческие острова хлынули тысячи и тысячи туристов.

Порой мимо острова, на самом горизонте, проплывал огромный белый лайнер, громко трубя и заставляя местных ребятишек приветственно вопить и скакать. В бинокль Флавио можно было разглядеть на палубе светловолосых дам и краснолицых синьоров, лежащих в глубоких креслах.

– Хорошо бы они остановились здесь, – мечтал Джузеппино.

Оба сына Марии-Грации обожали туристов, для мальчиков они были символом неведомых краев, им нравились резкие северные языки, связанные для них с городами, где все происходит очень быстро, поэтому и говорить тоже следует быстро. Не то что тягучий островный итальянский, неторопливый, к сути подбирающийся утомительными кругами.

Ходили слухи, что новый il conte выкупил старую ферму Маццу, которая превратилась в развалины за годы, минувшие после смерти старика и отъезда его последнего сына в Америку. От имени Андреа его мать наняла рабочих с материка, которые перекопали лучшее поле острова, самое ровное, с видом на бухту. Старая ферма Маццу была снесена.

– Думаю, они строят виллу, – жаловался Тонино, расстроенный тем, что его обошли с контрактом приезжие строители с бетономешалками. – Когда они закончат, я полагаю, туда переедет наш новый граф с матерью, а старую виллу снесут.

– Очень сомневаюсь, – сказала Пина. – Ведь половина туристов приезжает посмотреть на графскую виллу. Разве ты не знаешь, Тонино, что она норманнских времен, это одно из старейших зданий на острове?

Новое здание, как видение из розового бетона, вырастало постепенно. Рабочие трудились весь день под жаркими лучами солнца. У здания появились не только карнизы и балконы, но и плавательный бассейн в форме почки, голубой изнутри, сад с пальмами, обернутыми в коричневую бумагу, уберегавшую деревья от строительной пыли, а также асфальтовая площадка для автомобилей. Места на этой американской стоянке, как докладывала шпионившая за работами Кончетта, просторные, явно предназначены для заграничных авто, в два раза больше, чем малютки «Чинквеченто» или трехколесные фургончики «Апе», на которых ездили жители острова. И зачем гостям нового графа так много парковочных мест, ведь никто не навещает их с Кармелой, с тех пор как умер его отец? Здание возвышалось над рядами маленьких бетонных вилл, которые с веранды бара казались не больше спичечных коробков. К следующему лету новое грандиозное сооружение было готово.

Никто так точно и не понял, для чего оно предназначалось.

– Это новый летний дом для signora la contessa, – предполагала Агата-рыбачка. – В апреле она будет спускаться с холма к морю на своем авто и на этом каждый день экономить минут пятнадцать тряски по дорогам. – До сих пор Сантино Арканджело ежедневно возил Кармелу туда и обратно на немецком автомобиле к ее излюбленному месту в дальнем конце залива, где она сидела в одиночестве под зонтиком, втирая лосьон в свои высохшие руки.

– Никогда не поймешь, на что эти богачи решат потратить свои деньги, – сказал Бепе.

– Например, на телевизоры, – подколола его Агата-рыбачка.

– Это новый бар, – заключила Кончетта. – Il conte хочет нас разорить, как Арканджело.

На горизонте маячило розовое здание, его ворота были распахнуты, парковка пустовала.

– Это гостиница, – объявил Тонино, положив конец спорам в тот вечер. – Я видел вывеску и стойку регистрации с медным колокольчиком.

Никогда на острове не было столько работы, сколько ее появилось за несколько недель до торжественного открытия гостиницы. Нужно было прибираться в номерах, чистить и полировать все поверхности, поливать траву водой из шланга. («Бессовестная трата», – ворчала Пина.) Нужны были помощники заносить кровати, шкафы и столы, которые новый il conte заказал на материке; повара, чтобы готовить местные деликатесы и заморские блюда на огромной сверкающей кухне. Был нанят даже старый оркестр – для местного колорита. Проснувшись однажды утром, жители острова увидели, как над их бухтой навис, словно какое-то чудо, огромный белый лайнер, рассекавший спокойные воды залива. Дети со всех ног бросились на берег. Они скакали от восторга под островные мелодии, что нервно наигрывал оркестр. Гостей доставили на берег, они держались за свои чемоданы, сумки и коробки, словно потерпевшие кораблекрушение, и что-то бормотали на своих северных языках, неуверенные, стоит ли давать на чай паромщику или предложить мелочь детям.