Сладкая жизнь в Париже. Гастрономические авантюры в самом прославленном и противоречивом городе мира - Дэвид Лейбовиц

Вначале я этого не знал и однажды на вечеринке завязал беседу с одним из гостей, который стоял рядом.

«Итак, чем вы занимаетесь?» — спросил я его.

«Чем я занимаюсь? — воскликнул он. — Ох уж эти американцы! Все у вас крутится вокруг денег. Почему вы всегда спрашиваете, чем мы занимаемся?» — Он явно вышел из себя.

На самом деле я хотел сказать ему следующее: «Знаете, вы выглядите не очень-то здорово — на самом деле вы просто непривлекательны, — а еще совершенно невоспитанны. Вы должны быть вообще благодарны, что хоть кто-то с вами заговорил».

Но вместо этого я извинился, потому что не хотел грубить и показаться невежливым дважды.

Если вы смотрите телевикторины во Франции, можете заметить, что ведущие никогда не бывают настолько невежливы, чтобы спрашивать участников об их занятии. Общение обычно сводится к региону: они могут обсудить сыры с голубой плесенью из Оверни или легкие vin de Macon43S, в соответствии с тем, откуда участник, а также местные блюда — эльзасский шукрут437 438 или confit de canard439, если гость из Гаскони.

Запомнив урок, теперь я и помыслить не могу спрашивать кого-то о том, чем он зарабатывает на жизнь. Если я вожу экскурсию и мои гости в основном американцы, уверен, что по окончании они говорят друг другу: «Ну и придурок! Он ни разу даже не спросил, чем мы занимаемся!» Хотя на самом деле я был просто исключительно вежлив с ними.

Такие вопросы мы называем «разбивающими лед». Во Франции brise-glace — это вопрос «Откуда вы?». Только вот я всегда в раздумьях, что же ответить. Родился в Коннектикуте, в школу ходил в Нью-Йорке, двадцать лет жил в Сан-Франциско. Так что, когда кто-то обращается ко мне: «Так откуда вы?» — я не знаю, что ответить. Уверен, то, что я шеф-кондитер, было бы собеседнику узнать гораздо интереснее, чем то, что я вырос в каком-то маленьком городке Новой Англии.

Думаю, что речь все-таки идет о том месте, где я родился. Но если я скажу «Коннектикут», они будут смотреть на меня в недоумении, потому что и произнести-то такое не смогут. Представьте, если бы вы спросили француза, откуда он родом, а он бы ответил, что из Плу-дальмезо, Ксуаксанжа или Коль-О-Маиниль.

* * *

Меня спрашивают, скучаю ли я по Сан-Франциско — тому месту, которое считаю своим домом. Мои наезды туда нечасты, потому что уж по чему я вовсе не скучаю, так это по двенадцатичасовым перелетам. Но самого города мне все-таки порою не хватает: люблю встречаться с друзьями, есть буррито, пить вкусный кофе в Peet’s440, делиться с кем-нибудь печеньем смор в Citizen Cake441 442 или прогуливаться по Ferry Plaza Market443, разглядывая налившиеся соком персики, связки свежей органической зелени, свежеприготовленные тамалес443 с начинкой из тыквы или сушеную фасоль Rancho Gordo444, которая займет достойное место в моем чемодане при возвращении в Париж. Мексиканская еда в Mission и обязательные походы в Target и Trader’s Joe445 — тоже часть программы.

Возвращаясь домой, я также обязательно посещаю занятия по йоге. Йога в Сан-Франциско дико популярна, а инструкторы всегда именно такие, какими хочется их видеть: добрые, заботливые и всегда готовые к теплым объятиям. Не то чтобы я так уж любил обниматься (от групповых объятий вообще всегда воздерживаюсь), но одним из преимуществ йоги, помимо того, что она помогает держать себя в форме, является ее успокаивающее действие, а посещение занятий дает чувство общности с другими.

Через несколько месяцев после переезда в Париж, желая продолжить свои занятия, я стал искать студию йоги. Пролистывая газету, наткнулся на объявление, предлагающее бесплатные занятия йогой для англоговорящих по четвергам, и решил попробовать. Примерно к середине занятия инструкторша с головой, закутанной в тюрбан, решила, что я все делаю неправильно, о чем не преминула сообщить во всеуслышание: «Где вы этому вообще научились?» Вместо того чтобы пообщаться со мной один на один, она громко заявила о своем недовольстве на весь класс. Может, ее тюрбан слишком давил или еще что-то, но уверен, что просто сказать: «Что вы делаете?» было бы гораздо вежливее.

Даже когда я нашел сносную студию с хорошими инструкторами, остался слегка разочарован: во Франции никто не будет подбадривать вас, сочувствовать или говорить, какой вы хороший человек, и никто не поможет вам справиться с негативом, чтобы достичь внутренней гармонии.

Не найдя сочувствия в кабинете врача, я и в классе йоги на него не рассчитывал. С другой стороны, мне не грозили и групповые объятия. Йога многому меня научила, например, пришлось освоить французские названия мышц, костей и других частей тела, что неизменно удивляло местных; их шокировало, что я знаю, как называется верхняя часть лопаточной кости, но притом не могу сосчитать, сколько стоит коробка шоколадных конфет.

Но худшее в занятиях йогой в Париже вовсе не связано с отсутствием сострадания со стороны инструкторов. Это раздевалка размером не больше, чем двухместный «Смарт».

Когда мы в нее набиваемся, задевая локтями за все вокруг, очень трудно избежать прикосновений или вида того, что ты бы вовсе не хотел лицезреть выставленным на всеобщее обозрение. Трудно вести себя естественно, когда стоишь лицом к лицу с Фабьен, Клодин или Анаис, стягивающей свою маечку с таким же спокойствием, с каким ты снимаешь носки; и в итоге вы все остаетесь с голыми торсами. Не уверен, куда при этом мне следует смотреть, и всегда чувствую себя не в своей тарелке.

Когда я рассказал об этой проблеме своему другу Гидеону, он начал меня допрашивать, куда именно я хожу на йогу. Не понимаю зачем, ведь в грудях недостатка здесь точно нет. Неважно, где вы находитесь, обязательно в паре шагов от вас появится парочка; они на телеэкране, в рекламе дезодорантов, на автобусных остановках, в метро, в витринах магазинов; они выпирают с обложек журналов и красуются на газетных стендах.