Триада: Кружение. Врачебница. Детский сад - Евгений Чепкасов

Гена не помнил. Он глотал и глотал горловой спазм и никак не мог проглотить. А обкуренные одноклассники с волшебной легкостью вспоминали их далекое общее детство, основательно подзабытое Валерьевым. «Вот она, черточка для рассказа! – думал он, стараясь дышать глубоко и размеренно, но упражнение мало помогало. – Дети! Дети! Для того и обкуриваются, чтобы из детства не уходить! Смешинка в рот попала – это ведь из детства ситуация! Нет, хватит, не выдержу больше!..»

Гена торопливо пожал всем руки, пробормотав, что ему пора, и шмыгнул в подъезд. Лишь на площадке второго этажа он прекратил сдерживаться и тихо расплакался.

Мгновенно опознанный русоволосый дылда стоял чуть сзади, по левую сторону дороги. Стоял он за частично разгороженным деревянным заборчиком, покровительственно возложив на него руку. Дылда этот, по имени Костя, одноклассничек, позапрошлым летом на выпускном вечере пьяно просил прощения за то, что частенько доставал меня прежде… Тогда я выпил с ним и пожал липкую винно-водочную ладонь. После мы раза три-четыре случайно встречались, мило беседовали и расходились довольные.

Подходя к Косте, я бессознательно считал шаги и, поздоровкавшись через штакетник, постарался припомнить, стрелялись ли с десяти шагов. «Конечно, стрелялись: Печорин с Грушницким аж с шести стрелялись… Но к чему это вдруг?..» – спохватился я.

– Ты, Ген, вмазался, что ли? В смысле укололся. Зову – не откликаешься, и мотает тебя…

– Задумался, – ответил я, хотя вопроса, по сути, и не было. – А ты, вроде того, яблочки тыришь… Да еще и прохожих обкидываешь.

Сдержанно усмехнувшись, дылда молвил:

– Вроде того. Откуда здесь?

– Дела.

– Откровенный ты наш… А вообще как?

– Да неплохо.

– И у меня всё путем. Денег вот только нет: позавчера последние баксы на героин потратил…

«Про героин врет», – подумал я, но тем не менее расположил на лице любопытствующе-уважительное выражение. Я собирался написать что-нибудь про наркоманов, а тут как раз…

– Ты вроде собирался рассказ написать про нариков? – послушно поинтересовался он. – Мы тут как раз обкуриваться сейчас будем – можешь посмотреть.

Я глянул на часы: до службы осталось три четверти часа.

– Да как-то это… Не знаю даже… – неуверенно произнес я.

– Времени займет мало: за полчаса всё самое интересное увидишь. Да какое там полчаса – минут двадцать от силы, а остальное – бред! – искусительно увещевал Костя. – Когда еще такой случай представится?

– Когда еще представится…

Вяло потрогав хвост последней его фразы, я вновь глянул на часы и понял, что соглашусь. Но Костя, не осознав, что уже уговорил, продолжил:

– Курить будем план. Это, честно говоря, и не наркотик – так, баловство. И тебя обкурить можем – тогда точно рассказ напишешь.

– Спасибо, конечно, за предложение… – поспешно начал я, но был прерван.

– Да ладно тебе! – чуть ли не брезгливо сказал Костя, слегка запрокидывая голову и морщась. – Не хочешь – не надо. Это уж я по доброте душевной предложил. Просто посмотришь.

«В самом деле, – подумалось, – не заставит же он меня обкуриться, если я отказался». Мысль была вроде бы самой естественной, самой логичной, но я понял, что храбрюсь и успокаиваю себя, и оттого разозлился и помрачнел. И вновь чудовищным ростком проклюнулся в памяти мясистый палец бражника, выщелбанивший меня на дорогу в церковь, и вспомнились мысли о лагере и вердикт «оскотинился!..».

«Что же это?.. Ради какого-то никому не нужного рассказа я готов окунуться в еще большую мерзость! Как же это совмещается во мне?!» – с возмущением воскликнул я мысленно и, чтобы не отвечать, хмуро спросил вслух:

– Ты с кем обкуриваешься?

После моего вопроса Костя, такой обстоятельный и солидный прежде, по-мальчишески оживился. Он даже телом отреагировал на вопрос: облокотясь на штакетник, быстренько потянулся, как собака, отведя назад напряженную ногу, потом сладко прикрыл озорно блеснувшие глаза, хотел, верно, выдержать театральную паузу, но не утерпел и сразу посмотрел на меня.

– С кем обкуриваюсь – просто прикол, – сформулировал он наконец. – Если бы умел, рассказ бы написал – назидательный, для младшего и среднего школьного возраста… Прикол. Короче, вон в том сарайчике сидят, дожидаются. Три пацана, восьмиклассники – прикинь?! Лет по тринадцать им, мелюзге… Ты, кстати, без дела зря стоишь. Обойди заборчик и помогай райку собирать. С другой стороны иди, там разгорожено… Пакет вот висит… Мелюзга, значит. Вчера ко мне подвалили, попросили, чтобы я им план пробил. Знаешь, чувство такое возникло, когда их увидел, какое-то кисельное, вроде отцовского, наверное. Тринадцать лет… – мечтательно протянул он. – Помнишь этот возраст?

– Помню, – уныло отозвался я.

Я и впрямь помнил: в тринадцать лет или около того некий дюжий одноклассник схватил меня за ноги и, держа вниз головой, побежал со мной по футбольному полю – как не помнить ужаса от вида такого низкого, такого пыльного прыгающего неба с островками жухлой травы?..

– И я помню… – размягченно поддакнул Костя, вероятно, решивший, что моя интонация вызвана тоской по детству. – Я ведь тогда таким паинькой был – ужас! По бабам не ходил, даже водки не пробовал, с горки катался на этих самых, на кассетах от молока… А тут – пробей нам, дядя, костыль плана, а мы отсыплем, не обидим. Они ж в этом возрасте круче яиц!

Костя аж запыхался от внезапно нахлынувшего и сразу же посмеялся над собой, признавшись, что по пьяни он всегда сентиментален и хочет писать стихи, а сегодня с чего – непонятно.

– Ясный хрен, я напросился к ним, приму один-два пáрика – и хватит. Мне главное на них посмотреть, а обкурка – фиг с ней…

– А мне и вовсе только посмотреть, – примолвил я, казалось бы, вовремя, но Костя вдруг зло скривился.

– Пошли – ты вроде торопился. Яблок хватит. – Он сдернул пакет с колышка забора так, что оторвалась ручка.

– А зачем яблоки? – поинтересовался я, почувствовав интуитивно, что могу таким вопросом прогнать странное Костино озлобление.

И действительно, он оттаял.

– Ну как же, после обкурки-то… Но это ладно. Самое смешное, что мы спички тянули, кому идти. Вот тебе образчик демократизма. Я мог бы любого послать (нашли молоденького!), а пошел. То-то, студент! – И, прихлобучив к рассказу ненужный покровительственный довесок, он неожиданно предложил: – Ты яблоки ешь, нечего облизываться. Любишь райку?

– Да, – ответил я и надкусил райское яблочко – то, что покрупней да порумяней. В самом деле, кто не любит райку? Это потом, когда набьешь оскомину, райские яблочки кажутся не больно хорошими, а в первые-то мгновения… Четыре укуса – и огрызок отлетел в сторону. – Ну, и где твои наркоманчики?