Очередь - Ольга Грушина

— Мама вспомнила старинные рецепты. — Анна сновала от плиты к столу. — Хочется их опробовать.

— Жаль, каштанов у нас нет, — мечтательно добавила ее мать.

— Каштанов, бабушка?

— Это длинная история, мой милый. Если захочешь, расскажу тебе перед сном.

На кухонном столе стояли кастрюли и сковородки, банка с мукой и пакет сушеных фруктов незнакомого вида, и еще что-то, завернутое в фольгу, и пара подсвечников, которых Сергей раньше не видел; и глядя на все эти хлопоты, он почувствовал странное, сладковатое, щекочущее пощипывание в носу, возле самого нёба.

— Когда я был маленьким, — произнес он, — на святках мама развешивала по дому такие нарядные стеклянные шары. Как сейчас помню, красного цвета и синего. В них отражалось пламя свечей.

— Что ж, может, и у нас такие будут, — сказала Анна. — А теперь марш все из кухни, мне нужно место. Ой, Сережа, будь другом, принеси радио.

Оставшись одна, она с долгую минуту стояла неподвижно и вдыхала восхитительный аромат корицы, который ей что-то напоминал, вот только что?.. Еще через мгновение в памяти ее всплыло катание с горы на санках — быстрее, еще быстрее, снег, посверкивающий в воздухе кристалликами чистого света, удивительное ощущение свободы, от которого разлетались косички и взмывало в груди, холодный, свежий запах ветра и радости. Диктор уверенно сообщил городу время: четырнадцать часов; заиграла музыка. Мгновенно опомнившись — уже третий час, а у меня конь не валялся, — Анна запорхала по кухне, перемешивая, растирая, просеивая, а музыка все журчала, тихая и легкая, словно ручей, и понемногу Анна начала вслушиваться и даже между делом подпевать.

2

Он прибыл в город лучшим поездом, в купе первого класса. Ему нравился продуманный комфорт железнодорожных путешествий: компактный блеск утопленных пепельниц, ровные ряды ламп на потолке, мягкие шторки на окнах, спасающие от света и шума, чтобы можно было вздремнуть среди унылых восточных равнин с горбами сереющих деревень и зловещими лесами, а проснуться у далекого горизонта, усыпанного романтическими замками на тающих в дымке голубых холмах, и вверить себя заботам импозантных проводников, одетых в отутюженную униформу с золотыми пуговицами, и таких же носильщиков багажа, которые в ритуальном танце проводят до автомобильной стоянки, где водители лимузинов будут соперничать за право доставить тебя в отель — все эти нехитрые уловки цивилизации устраивали его в полной мере, как хорошо скроенный смокинг; довольно сложно было обходиться без них во время годичного пребывания в этой варварской, хотя и весьма любопытной стране.

Жена, должно быть, уже поджидала в их излюбленном люксе. Они договорились провести праздничные дни в том самом городе, где не так давно пролетел их медовый месяц. Город встретил его изморосью. Из окна лимузина он разглядывал элегантно оформленные витрины, которые выплескивали на мокрые тротуары россыпь дрожащих пятен света, красных и золотых; за стеклом еще поблескивало убранство только что отшумевшего Рождества: симметрично размещенные пирамидки, розочки, гирлянды из позолоченных еловых шишек, сверкающие лаком зверюшки, розовые ангелочки, щедро посыпанные сахарно-белыми кристаллами.

Эти банальные символы счастливого детства навевали на него скуку.

Встрепенулся он только при виде ювелирного магазина, что-то вспомнил и попросил водителя сделать небольшую остановку. Подойдя к прилавку, он достал из внутреннего кармана простой спичечный коробок с красной этикеткой, который решил сохранить на память об увлекательной экскурсии по тайному чреву другого города, любезно организованной местным чиновником, ответственным за подбор музыкантов для посольских приемов. Внутренне посмеявшись над ювелиром, надменно приподнявшим брови при виде спичечного коробка, он выдвинул донце.

На лице ювелира появилось совсем другое выражение, а брови вернулись на место.

— О, — выдохнул он, — великолепно, великолепно! Ошибки быть не может, но на всякий случай позвольте мне все же проверить… Да-да, вижу клеймо мастера, взгляните на эту филигранную деталь — в нашем городе никто, кроме него, не мог…

— Значит, они изготовлены здесь? — Он был удивлен и немного обескуражен. — Меня заверили, что это восточная работа.

— Ах нет, мсье, они сделаны здесь, в этом нет сомнения. Если хотите, можете туда наведаться, это недалеко. Конечно, мастера уже двадцать лет нет в живых — утрачено целое поколение секретов и приемов, это огромная потеря! Теперь дело продолжает его сын.

— Благодарю, — ответил он, задвигая коробок.

Он назвал водителю следующий адрес. Второй магазин оказался классом выше первого. Учтивый продавец попросил его минуту подождать и исчез в пышных бархатных недрах служебных помещений, чтобы через минуту появиться с почтенным хозяином. Тот позволил себе несколько сдержанно-восторженных ремарок.

— Ах да, я хорошо их помню, он сделал только семь пар, — лилась потоком его мягкая речь. — Видите эту стилизованную форму лиры — неподражаемо, очаровательно, не правда ли? Разрешите полюбопытствовать, мсье, как они к вам попали?.. О, неужели? Как интересно. Да, должен сказать, изделия моего отца всегда пользовались успехом у тамошней знати. Между прочим, одну такую пару приобрел известный композитор из тех краев — Игорь Селинский, который был у моего отца в числе постоянных клиентов; может быть, вы о нем слышали…

— Разумеется, — вежливо ответил он.

Отказавшись от приглашения осмотреть магазин, он поблагодарил владельца и вышел. В полумраке лимузина на него нахлынули размышления о неисповедимых тропах, коими путешествуют вещи и люди, о невидимых нитях, связывающих жизни множеством витков. Естественно, он не обольщался, что эти серьги когда-то купил сам Селинский; скорее всего, они принадлежали какой-нибудь обнищавшей графине, как и сказал ему тот простак, но возможная связь тем не менее его слегка взволновала. Устроившись поудобнее на плюшевом сиденье, рассеянно глядя, как залитые светом бульвары сменяются более спокойными, неброскими в своем превосходстве улицами респектабельного посольского квартала, он вспоминал концерт Селинского, на котором побывал несколько десятилетий назад, и ту странную, саднящую тоску, которая не покидала его долгое время спустя, будто он, успешный молодой дипломат с блестящим будущим, чего-то не понял в этой жизни, упустил что-то существенное…

Даже сейчас ему стало не по себе; пришлось слегка отодвинуть эти мысли на задний план. В ровном сиянии праздничной иллюминации он представил, как его третья жена, моложе его на двадцать три года, взвизгнет от восторга, начнет крутиться перед зеркалом и любоваться игривым блеском своего отражения. Он представил, как расскажет ей, что этим серьгам уже двести, нет, триста лет, что это фамильные украшения старинного рода Селинских, что их носили по очереди первая и вторая жены великого композитора… или нет, тайная пассия, любовь всей его жизни… тут его губы наконец тронула улыбка, и он приказал водителю поспешить.

А после они, конечно, закажут где-нибудь изысканный ужин.