Катастрофа. История Русской Революции из первых рук - Александр Фёдорович Керенский

— А я, генерал, как раз собирался ехать к вам, в Остров, надеясь на ваш корпус, чтобы невзирая на препятствия, идти на Петроград.

Было решено, что мы немедленно поедем вместе в Остров, чтобы затем двинуться в столицу в то же утро, со всеми силами, которые мы сможем собрать.

На этом месте необходимо остановить мгновенье, чтобы яснее прояснились все последовавшие за этим фатальные события. Необходимо остановиться и вспомнить прошлую историю 3-го корпуса, с которым судьбе было угодно связать мою последнюю попытку спасти страну от большевистской гибели. 3-й кавалерийский корпус был тем самым знаменитым корпусом, который вместе с «Дикой дивизией» под командованием генерала Крымова был брошен против Временного правительства генералом Корниловым 25 августа. После поражения восстания деморализованные части этого корпуса были разбросаны по всему Северному фронту. Вот почему вместо корпуса я нашел в Острове лишь несколько полков. С другой стороны, участие корпуса в корниловской авантюре серьезно испортило его боевой дух, подорвало воинскую дисциплину и посеяло недоверие к офицерству со стороны рядовых казаков. Офицеры, со своей стороны, не могли примириться с крахом корниловского предприятия и ненавидели всех его противников, в особенности меня.

Сам генерал Краснов вел себя в отношениях со мной с большой, но должной сдержанностью. Вообще он все время умалчивал о многом из того, что хотел бы сказать. Однако у меня сразу сложилось впечатление, что он готов сделать все возможное, чтобы подавить большевистский мятеж. Кроме того, не напрасно судьба дала мне возможность продолжать борьбу, подтолкнув Краснова на свою сторону. Поздно ночью мы отправились в Остров, прибыв туда на рассвете. В свою очередь был отозван приказ о прекращении движения на Петроград.

Было объявлено о наступлении на Петроград. Мы не знали тогда, что правительство, на помощь которому мы спешили, уже находится в руках большевиков и что сами министры томятся в Петропавловской крепости. Но мы могли видеть, как быстро события в Петрограде подействовали на фронт, разрушив повсюду едва восстановленную после корниловского мятежа дисциплину и порядок. Едва мы вошли в Остров, как со всех сторон стали поступать сообщения о том, что местный гарнизон решил силой воспрепятствовать выходу казаков из города. Утром, выступая на собрании гарнизонных и казачьих делегатов, по просьбе генерала Краснова, я имел возможность убедиться, что с каждым часом задержки в городе отъезд казаков из Острова становится все более проблематичным.

Наконец, около десяти часов утра, мы получили известие с вокзала, что воинские эшелоны готовы для вывоза войск. Наши автомобили двинулись на станцию под казачьим конвоем, под угрожающие крики разъяренных солдат. На станции возникли новые трудности. Под разными предлогами, с целью парализовать наше предприятие, наши поезда не пропускались. Только мое личное присутствие в войсках окончательно устранило все явные и скрытые препятствия. С большим опозданием части 3-го кавалерийского корпуса были загружены в вагоны и эшелоны двинулись в путь.

Вся «боевая сила» корпуса состояла из пяти-шести сотен казаков и нескольких орудий. Однако с этими силами и во что бы то ни стало мы решили пробиться к Петрограду, не дожидаясь подкреплений и нигде не останавливаясь.

Только к вечеру того же дня в поезде под Лугой я получил первое сообщение о взятии Зимнего дворца. Донесение было доставлено мне специальным курьером от генерала Барановского в Пскове, который, в свою очередь, получил его прямой телефонной связью с телеграфной станции в Зимнем дворце через офицера моего военного кабинета. Основанное, по-видимому, на безупречном авторитете, оно показалось нам, как это часто бывает в жизни, неправдоподобным, а сам курьер из Пскова вызвал у нас подозрение. Ибо с нами в поезде был офицер, уехавший из Петрограда утром 26 октября. По его словам, правительство в то время еще оборонялось, а сопротивление большевикам в городе нарастало. Сравнивая это свидетельство «очевидца» с докладом из Пскова, мы невольно поставили под сомнение достоверность последней, считая трагическую информацию сфабрикованной большевистским агентом с целью вызвать панику и деморализацию в рядах правительственных войск. И каким бы тяжелым, почти безнадежным ни было положение Петрограда утром 25 октября, в час нашего отъезда, нам все же казалось невероятным, чтобы в два часа ночи 26 октября большевики уже могли быть хозяевами дворца и штаба.

На рассвете 27 октября наш отряд подходил к Гатчине, которая была к этому времени уже в руках большевиков, в ведении местного военно-революционного комитета и местного Совета. Город был заполнен всеми видами большевистских войск — местной пехотой, артиллерией, кронштадтскими матросами, броневиками из Петрограда и т. д. Несмотря на подавляющее численное превосходство противника, мы решили сразу же взять город. Наши войска выгрузились и вступили в бой. Эти операции были завершены быстро и блестяще. Почти без единого выстрела и, насколько я помню, без потерь правительственные силы захватили Гатчину. «Революционные» войска разбегались во все стороны или сдавались вместе со своими винтовками, пушками, ручными гранатами и т. д. В своем поспешном отступлении они даже оставили броневик. Около четырех часов пополудни, сопровождаемый всеми моими спутниками, я снова входил в кабинет коменданта, из которого менее чем двумя днями ранее я своевременно и удачно удалился.

При подготовке последующих боевых действий я, конечно, не брал на себя руководство военно-технической стороной задачи, назначив генерала Краснова командующим всеми вооруженными силами Петроградского округа. Однако я был готов поддержать его в любой момент, когда его личный авторитет мог оказаться недостаточным.

Первой предпосылкой дальнейшего успеха было прибытие подкреплений с фронта, особенно пехоты. Из Гатчины я разослал множество телеграмм с требованием отправки войск. Со многих участков фронта я получил ответы, что войска либо уже в пути, либо собираются выступать. По нашим расчетам, основанным на официальных данных, первый эшелон пехоты должен был прибыть в Гатчину к вечеру 27 октября. Мы особенно нуждались в пехоте, так как было трудно развивать наши операции, имея в своем распоряжении только кавалерию и артиллерию. Казаки 3-го корпуса, помня о горьком опыте корниловской экспедиции, с нетерпением ждали прихода других солдат.

Несмотря на незначительность имеющихся в нашем распоряжении сил, мы решили не останавливать наступления на Петроград до прибытия подкреплений с фронта, так как были уверены, что первые эшелоны обязательно дойдут до Гатчины к вечеру 28 октября. Кроме того, нужно было в полной мере воспользоваться тем деморализующим эффектом, который произвело на большевиков наше скорое возвращение с фронта и взятие Гатчины. Следует помнить, что никто толком не знал точного количества штыков и ружей, имевшихся в нашем распоряжении.

В Петрограде и в дружеских, и во враждебных кругах сложилось