Гавана - Стивен Хантер

Через несколько часов, уже в сумерках, на дороге появился какой-то старый крестьянин. Он, кажется, не слишком торопился, и никто не обращал на него ни малейшего внимания. И вдруг старик исчез в кустах. Когда Кастро увидел крестьянина в следующий раз, тот был совсем рядом. Тут старик снял шляпу, и Кастро узнал русского.

— Ну, вы просто фокусник...

— Да, пару фокусов я знаю. Держи. Я тут кое-что принес.

Он передал Кастро еду и сумку с одеждой. Рубашка с короткими рукавами должна была прикрыть пояс армейских штанов. Молодой человек снял и отбросил в сторону поношенную гимнастерку, надел белую рубашку, застегнул ее и выпустил наружу, пытаясь замаскировать происхождение брюк. Камуфляж немудреный, но все лучше, чем сержантская форма, о которой теперь знает вся Куба.

Потом он жадно накинулся на еду, как будто не ел несколько дней. Сэндвич с холодной свининой и бутылка теплого пива — что и говорить, изысканная трапеза.

— Что говорят? Что сделали с моими людьми?

— Я уже говорил, забудь про своих людей. Их замели и отправили в казармы, Ojoc Bellos вырезал им глаза, а потом их расстреляли. Такова жизнь. Такова война.

— Всех?

— Большинство. Во всяком случае, так говорят.

— Все должно было кончиться совсем не так. Мы даже не успели проникнуть во двор. Застряли снаружи, и...

— Сам видел. Я научу тебя планировать штурм укреплений. Идиот, разве так делают? На что ты рассчитывал?

— Я думал, что солдаты напьются. И не предполагал, что они будут сражаться за Батисту.

— Они напились, но недостаточно. А на Батисту им плевать. Это деревенские парни, которым до смерти наскучило торчать в казармах. Дай им возможность пострелять, и они будут счастливы. Ты подарил им лучший день в жизни. Теперь они сто лет будут рассказывать о том, как тысяча героически оборонялась против сотни.

— Им повезло. А мне...

— Ты сделал глупость. И не спорь со мной. Для этого ты слишком мало знаешь. Тебе нужно отдохнуть. Скоро мы тронемся.

— В горы?

— У тебя был план отхода?

— Нет. Я был уверен, что мы победим.

— Болван! Мальчишка! Тебе следовало бы оскопить себя, чтобы не плодить дураков.

— У меня уже есть сын.

— Которого ты не видел несколько месяцев.

— Куда мы отправляемся?

— Я все уладил.

— В Гавану! Да, в Гавану!

— Сначала переживи Сантьяго.

— Но будущее...

— Твое будущее — это ближайшие три дня. Я договорился с нужными людьми. Мы увезем тебя. Ты отправишься за границу. Будешь учиться, читать, изучать военное дело, тренироваться, осваивать организацию и управление, расширять кругозор и встречаться с людьми.

— Я мог делать это и раньше. Почему столь щедрое предложение поступило именно сейчас?

— Ты не догадываешься?

— Нет.

— Ты стал знаменитым.

— Что?

— В данный момент ты самый знаменитый из кубинцев. Твой портрет напечатан во всех газетах. Похоже, это свадебная фотография. Вас с Миртой. Конечно, Мирту отрезали.

— Я стал знаменитым?

— Твое имя у всех на устах, но по разным причинам. Полиция и El Presidente считают тебя чудовищем. Американцы — угрозой. А народ — героем.

Молодой человек засветился от счастья. На его лице расплылась широкая улыбка. Он больше не был уличным оратором, изредка появлявшимся на радио, очеркистом крошечной радикальной газеты «Алерта». Нет, теперь он — знаменитость. Он забыл спросить о жене, ребенке, родителях, своих людях. Все они тут же перестали существовать.

— Что обо мне говорят?

— Тщеславный мальчишка! Думаешь, тебе предложат сниматься в кино?

— Нет. Меня волнуют только моя страна и мой народ. Слава мне не нужна. Разве что она позволит мне спасти страну. И...

— Удачный ли портрет?

— Гмм... Да.

— Удачный. Девушкам понравится. Но теперь стоит кому-нибудь тебя увидеть, как последует телефонный звонок, после которого ты останешься без глаз, зато с дыркой в черепе. Так что берем ноги в руки.

— Берем. Но... куда? Они повсюду.

— Предоставь это мне, сынок. Все будет в порядке.

Синяя гора

И река Кауто!

Вечные силы,

породившие нас.

Гора согревает нас своим огромным сердцем,

Чудесный сын высоты и бесконечности.

— Ну, что вы об этом думаете?

— Ужасно.

— Вы и в самом деле не кубинец. Это стихотворение Мануэля Наварро Луны. Из сборника «Поэмы в стиле мамбо». Во-первых, это прекрасные стихи; во-вторых, они описывают то, что лежит перед нами.

— Когда на тебя начнут охоту в горах, ты живо разлюбишь романтическую поэзию. Поверь мне, о таких вещах в стихах не пишут.

Но в чем-то Кастро был прав: перед ними действительно вздымался синий горный хребет Сьерра-Маэстра, нависавший над побережьем. Несколько часов они шли в темноте, пробирались сквозь кустарник, обходили фермы, курятники, избегали больших дорог, рассчитывая отдохнуть днем. Наконец город остался далеко позади, и перед ними не было ничего, кроме... гор.

Они видели горы, покрытые пышной июльской растительностью. Эта часть Кубы больше всего напоминала американский Дикий Запад. За перевалом горы круто спускались к морю.

— Мы пойдем туда?

— У нас есть четкие указания. Возможно, они сменили тактику и принялись прочесывать сельскую местность. Но признаков этого пока не видно. Сейчас дело не столько в нас, сколько в том, что они умеют. Хорошие ли они следопыты? Есть ли у них натасканные собаки? Погонятся ли они за нами во всю прыть или будут делать перекуры дважды в час? Знают ли тропинки? Ориентируются ли в горах? И охотно ли углубятся в них?

— Это солдаты и полицейские. Не думаю, что им нравятся дремучие леса.

— Пожалуй... Тогда встает второй вопрос: участвуют ли в этом американцы? У американцев есть знающие люди. Точнее, один знающий человек. Если так, то нам грозит опасность. Неприятно, но ничего не поделаешь.

— У них есть такой человек?

— Да. Он здесь. Мы встречались. Я его немного знаю.

— Вы должны были убить его.

— На самом деле я убил того, кто должен был убить его. Даже дважды! Тогда я считал, что поступаю правильно. Увы, теперь меня гложут сомнения.

Долгое время все шло хорошо. Они бодро шагали по тропинке, петлявшей между полями сахарного тростника, батраки кивали им, и молодой человек с жаром махал рукой в ответ. Наконец они остановились перекусить неподалеку от кучки лачуг у подножия горы. Никто не обращал на них внимания.