Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

посоветовался с миссис Орал, и вечером со всеми подобающими предосторожностями проинформировал Янси о том, что она осталась практически без гроша. В середине разговора принесли телеграмму из Чикаго, из которой Янси узнала, что тетя на прошлой неделе уплыла в круиз по Индийскому океану и не ожидалась домой ранее следующей весны.

Прекрасная Янси, такая щедрая, такая остроумная, всегда на короткой ноге со всеми прилагательными, не смогла найти в своем словаре слов для описания постигшего ее несчастья. Содрогаясь, как обиженный ребенок, она поднялась наверх и присела у зеркала, причесывая свои роскошные волосы и пытаясь таким образом хоть немного отвлечься. Сто пятьдесят раз провела она по волосам, как будто таков был ее приговор, и затем еще сто пятьдесят раз — она была слишком потрясена, чтобы прекратить эти нервные движения. Она водила гребнем по волосам до тех пор, пока у нее не заболела рука; затем она взяла гребень в другую руку и продолжила причесываться.

На следующее утро горничная обнаружила ее спящей прямо на полу среди вытащенного из комода и разбросанного по полу белья. Воздух в комнате был удушливо-сладок от запаха пролитого парфюма.

VI

Если быть точным и не придавать большого значения профессионально унылому мистеру Хэджу, то можно сказать, что Том Боуман оставил денег более, чем достаточно — конечно, более чем достаточно для обеспечения всех своих посмертных потребностей. Кроме того, он оставил мебель, накопленную за двадцать лет, темпераментный родстер с астматическими цилиндрами и две тысячедолларовые акции одного из ювелирных магазинов, которые давали около 7,5 процента дохода. К сожалению, эти акции на бирже не котировались.

Когда машина и мебель были проданы, а оштукатуренное бунгало передано владельцу, Янси — не без страха — решилась провести оценку своих ресурсов. У нее оказалось около тысячи долларов. Если их куда-нибудь вложить, то они могли бы дать доход — целых пятнадцать долларов в месяц! И этого, как с улыбкой заметила миссис Орал, как раз хватило бы на комнату в пансионе, которую она для нее подыскала. Янси так обрадовалась этим новостям, что не смогла удержаться и истерично разрыдалась.

И она решила действовать так, как поступила бы в подобной ситуации любая красивая девушка. Она решительно заявила мистеру Хэджу, что желает положить свою тысячу долларов на расходный счет, вышла из его конторы и зашла в парикмахерскую на другой стороне улицы, чтобы сделать прическу. Это изумительно подняло ей настроение. В тот же день она покинула пансион и поселилась в небольшой комнате лучшего в городе отеля. Если уж придется погрузиться в пучину бедности, то сделать это нужно как можно более шикарно.

В подкладку ее любимой шляпки были зашиты три новеньких сотенных банкноты — последний подарок отца. Чего она ожидала от них, зачем она их спрятала, она и сама не знала. Может быть, она это сделала потому, что они попали к ней при таких обнадеживающих обстоятельствах, и благодаря радостной ауре этого покровительства, запечатленной в новеньких хрустящих бумажных лицах, они могли бы купить для нее более веселые вещи, чем одинокие трапезы и узкие пансионные койки? Они олицетворяли надежду и юность, удачу и красоту; они, каким-то непостижимым образом, понемногу стали всем тем, что она потеряла в ту ноябрьскую ночь, когда Том Боуман, беспечно возглавлявший семейное шествие в пустоту, вдруг нырнул туда сам, оставив ее в одиночестве искать свой путь среди звезд.

В отеле «Гайавата» Янси прожила три месяца; а затем она обнаружила, что друзья, наносившие ей первое время визиты соболезнования, стали находить для себя более веселые способы времяпрепровождения, уже не в ее компании. Однажды ее навестил Джерри О’Рурк и с отчаянным, исконно кельтским выражением лица потребовал, чтобы она немедленно вышла за него замуж. Она попросила времени все обдумать — он развернулся и удалился в ярости. Потом до нее дошла молва, что он получил место в Чикаго и уехал в ту же ночь.

Она задумалась и почувствовала себя испуганной и неуверенной. Ей доводилось слышать истории о людях, погружавшихся на самое дно жизни и исчезавших из нее навсегда. Однажды ее отец рассказывал о своем однокашнике, который стал рабочим в одном из баров и натирал там до блеска латунные поручни за кружку пива; она и сама знала, что в городе были девушки, с чьими матерями играла в детстве ее собственная мать, а сейчас их семьи так обеднели, что они превратились в обыкновенных девушек, работавших в магазинах и породнившихся с пролетариатом. И такая участь должна была постичь и ее — какой абсурд! Ведь она знала всех и вся в этом городе! Ее приглашали в лучшие дома; ее дед был губернатором южного штата!

Она написала своей тетке в Индию, а затем и в Китай, но не получила ответа. Видимо, маршрут путешествия изменился; это подтвердилось — пришла открытка из Гонолулу, в которой не было ни слова соболезнования по поводу смерти отца, но зато объявлялось, что тетя вместе с гостями отбывает на восточное побережье Африки. Это и стало последней каплей. Томная и чувствительная Янси поняла, что осталась одна.

— Почему бы вам не поискать работу? — с некоторым раздражением предложил мистер Хэдж. — Ведь множество симпатичных девушек в наши дни работают, хотя бы потому, что им нужно себя чем-нибудь занять. Например, Эльза Прендергаст ведет колонку светских новостей в «Бюллетин», а дочь Сэмпла…

— Я не могу, — сказала Янси, и в глазах у нее блеснули слезы. — В феврале я уезжаю на Восток.

— На Восток? Наверное, к кому-нибудь в гости?

Она кивнула.

— Да, в гости, — солгала она, — поэтому вряд ли стоит устраиваться работать перед отъездом.

Ей очень хотелось расплакаться, но она справилась и приняла надменный вид.

— Пожалуй, я буду посылать кое-какие заметки, просто для развлечения.

— Да, это чрезвычайно весело, — не без иронии согласился мистер Хэдж. — И вообще: наверное, вам пока еще можно никуда не спешить. Ведь у вас наверняка осталось еще много денег?

— Да, достаточно.

Она знала, что у нее осталось всего несколько сотен.

— Ну что ж, тогда хороший отдых и перемена обстановки — именно то, что вам сейчас нужно.

— Да, — ответила Янси. Ее губы дрогнули; она встала, едва удерживая себя в руках; мистер Хэдж показался ей таким равнодушным и холодным. — Именно поэтому я и еду. Мне сейчас необходим хороший отдых.

— Думаю, это мудрое решение.

Что подумал бы мистер Хэдж, увидев целую дюжину написанных в тот вечер вариантов письма, сказать затруднительно. Вот два самых первых черновика. Слова в скобках — возможные варианты текста: