Жили два друга - Геннадий Семенихин

За ночи, которые недосыпал на фронте. За боевые вылеты, за кровь, пролитую от вражьих зениток.

Он никогда еще не держал в руках такой крупной суслил. Шутка ли: восемь с лишним тысяч рублей. Шагая домой из балка, долго думал о том, какой бы подарок сделать жене. У Заремы были и демисезонное и зимнее пальто. Но когда, гуляя в центре города, они проходили мимо витрин, Зара не без интереса поглядывала на дорогие наряды. Правда, она старалась не подавать виду, лишь одна вещь, – модная по тем временам чернобурка – по давала ей покоя. У магазина «Меха» она шутливо говорила мужу:

– Уй, уведи меня отсюда, Коля, поскорей. Смотреть не могу, до чего красивая эта чернобурка.

Демин в такие минуты лишь подавленно вздыхал.

Теперь он впервые подумал о том, что может купить чернобурку. «Подумаешь, три тысячи из восьми. А пяти нам и на дешевую мебелишку, и на прожиточный минимум хватит». Он на мгновение представил, как обрадуется и затанцует вокруг него Зара, и решительно толкнул дверь. Пожилой меховщик с горбатым носом, седыми висками и располагающей улыбкой на сытом бойком лице задержал его ненадолго. Справившись о росте Заремы и цвете ее волос, он предложил на выбор три «сногсшибательных», как он выразился, экземпляра.

Одни из них был упакован, и вскоре Николай предстал с ним перед женой. Зара занималась, была погружена в учебники и не особенно внимательно отнеслась к приходу мужа.

– Уй! – воскликнула она. – Я тут совсем зашилась. Завтра зачет, а тут столько непрочитанных страниц. – Лопать хочешь? Есть суп и манная каша. Могу еще вчерашнюю карюшку разогреть.

Демин промолчал. Она углубилась в книгу, пробубнила вслух какую-то фразу и вскоре снова спросила:

– Так будешь ужинать?

Демин бесшумно развернул сверток, подошел на цыпочках к жене и набросил на ее плечи переливающийся пушистый мех.

Зара сидела в платье с короткими рукавами и в прохладной комнате успела уже озябнуть.

– Уй, что это такое? – откликнулась она, по-прежнему углубленная в чтение. – Как греет!

Демин не ответил, и тогда Зарема не сразу ощупала рукой предмет, наброшенный ей на плечи, а потом неторопливо его сняла в полной уверенности, что это какая-нибудь старая домашняя принадлежность. Наконец глаза оторвались от текста о римских войнах и оторопело скользнули по дорогому меху. Демин, скрестив руки, наблюдал за тем, как быстро меняется выражение ее глаз, пунцовеют мочки ушей и щеки.

– Коля, что это такое?

– Не знаю, – весело захохотал Демин.

Зарема застыла посреди комнаты.

– Коля! Милый. Но ведь у тебя же нет зимнего пальто, ты ходишь в старой шинели, а на носу холода.

– Знаешь, Зарочка, – проговорил он счастливо, – мне холода и зимнее пальто – ничто, когда ты радуешься. Я хочу, чтобы моя жена была одета красиво.

…Осень приносила им не только радости, но и огорчения. Как ни старался Демин, но поступить в энергетический институт ему не удалось: бесславно срезался по математике. Недолго погоревав, махнул рукой и отправился в педагогический.

– Понимаешь, Зара, – рассказывал потом Демин, – на сей раз результат лучше. С историей вообще повезло. А вот на литературе перепутал пушкинские даты и Лермонтову приписал некрасовское стихотворение Срам, да и только. Мой экзаменатор, лысина у него прикрыта тремя жиденькими косичками, долго-долго стекла пенсне протирал, как будто они запотели. «Да, – говорит он, – не блестяще, молодой человек. Не знаю, право, что с вами и делать. Читать-то вы любите?» И тут меня осенило. Даже не ожидал от себя такого нахальства. «Не только, отвечаю, читать люблю, но и сам стихи пишу». – «Это любопытно», – говорит старичок из вежливости, а сам ладошкой прикрывает зевок. «Ну, думаю Демин, песенка твоя спета». Встаю это я молча, а старичок говорит: «Нет, нет, все же почитайте». И я ему все, что знал, отчеканил. Была не была – все разно погибать. Только смотрю, глаза у него теплеют. А когда я нашу полковую песню прочитал, старичок из-за стола вышел. «Нет, вы определенно, говорит, интересный и нужный нам человек. Стихи ваши далеко еще не шедевр, но живинка в них есть». Короче говоря, взял он ручку, обмакнул в чернила…

– И поставил четверку? – облегченно вздохнула Зарема.

– Бери выше, – захохотал Демин. – Пятерку закатил. Но потом подумал и вывел рядом жирный, жирный минус. «Это я вам за Пушкина, молодой человек. Нельзя этак с Александром Сергеевичем обращаться».

– И, значит, ты теперь студент литфака?

– Студент, Заремочка.

Так и катились дни – быстрые, легкие, какие-то очень прозрачные оттого, что время, наполнявшее их, не было бременем. Да и разве могло оно быть бременем, если было наполнено до краев одной лишь нежностью от какой кроме радости и свежести ничего не приобретает человек. Со всей откровенностью летчика, привыкшего к любому риску в воздухе, Демин готов был ради благополучия и счастья Заремы рисковать чем угодно на земле. И Зарема об этом столь же хорошо знала. Не всегда сдержанная в своих ласках, считала она, что самое драгоценное человеческое тепло – это тепло любви.

Расписались Зарема с Николаем в загсе только тогда когда понадобилось оформить ордер на одиннадцатиметровку с отдельным входом. До этого они забывали, что когда-то надо расписываться.

Зара небрежно держала бедно оформленный листок и грустно говорила:

– Какой же он скучный, Коленька! Просто не верится, что любовь можно уместить в протокольные строчки, да еще припечатать. И слово-то какое скучное – брак!

– Меня другое беспокоит, Зарема, – хмурился Демин. – Свадьбу мы по-настоящему сыграть сейчас не можем. И деньжонки поразмотали, и друзей близких еще не нажили в этом огромном городе. А как бы хотелось фату на тебе увидеть: легкую, воздушную. Она бы таким бровям пошла, – улыбнулся он и указательным пальцем провел по ее густым длинным бровям, нависшим над темными глазами.

– Уй! – вздрогнула Зара. – А разве я фату заслужила?

– Ты? Ты для меня полмира заслужила, – горячо перебил Демин.

– А почему не весь? – засмеялась Зарема и легонько боднула его головой в плечо.

– Потому… потому, – запнулся Николай, – потому что вторую половину отдать тебе не могу.

– Жалко? Или там еще одна Зарема живет?

– Нет. Там иные драгоценности сосредоточены, без которых не просуществуешь. Труд, гражданский долг, любовь к людям.

– Смотри ты какой у меня мудрец, – захлебнулась она счастливым смешком.

Как им хорошо жилось под свежепобеленным потолком этой одиннадцатиметровки с беззаботным звонким Зариным смехом и ее «чудинками». А «чудинки» бывали всякие. Однажды она вернулась из университета на полчаса раньше обычного. Демин, выходивший ее встречать к трамвайной остановке, еще только искал ремень, чтобы подпоясать гимнастерку, в которой всегда ходил дома, когда она постучала. Он с удивлением открыл дверь.