Жили два друга - Геннадий Семенихин

– Сволочи! – прошептал Демин и опять поднял руку, увидев ослепляющий свет фар. На него надвигался большой черный лимузин ЗИС-101. Демин, вздохнув, опустил руку, в полной уверенности, что машина не остановится. Но ЗИС вдруг затормозил, и человек в шляпе, сидевший рядом с водителем, полнолицый, широкоплечий, не без строгости в голосе окликнул:

– В чем дело, товарищ?

– Жена у меня в больнице. Просили срочно прибыть. Это на Пролетарской, двадцать два.

– Алеша, нам по пути? – спросил у водителя человек в шляпе.

– Что вы, Василь Васильич, аккурат в противоположную сторону.

– Если у человека беда, любой пункт должен быть по пути, – сухо отрезал незнакомец и коротко сказал Демину: – Садитесь, товарищ.

Пока они ехали, человек в шляпе успел выведать у Демина абсолютно все: и где он служил, и что случилось с Заремой, и как они учатся. Демин, которого незнакомец подкупил своей душевностью, сказал при расставании:

– Вы чем-то на генерала похожи, товарищ.

– Чем же? – гулко рассмеялся незнакомец. – Штабной грудью, что ли?

– Да нет. Добротой и решительностью.

– Угадал, парень. Я и на самом деле в войну был генералом. Да и сейчас вроде как генерал. Ну ладно.

Может, еще когда и встретимся, летчик, а пока до свидания. Желаю, чтобы жена поскорее поправилась, – и он протянул Николаю руку. Машина скользнула вперед, обдав его выхлопным дымком.

В приемной хирургической больницы он назвал свою фамилию, и дежурная сестра выдала белый халат, показала, в какой лифт надо садиться. И вся эта поспешность, с какой его здесь приняли, пробудила тревогу. Он, никогда и ничего не боявшийся на поле боя, вдруг ощутил самый настоящий страх при одной мысли, что с Зарой что-то случилось.

На третьем этаже, едва лишь щелкнул остановившийся лифт, пожилая сиделка открыла дверь и коротко, избегая его глаз, сказала:

– Пожалуйста, товарищ Демин. Вторая дверь направо.

Он отворил дверь в остекленный отсек, и тотчас же туда вошел высокий седой старик со стопкой каких-то карточек в руках, уселся за небольшой столик, кивнул на белую табуретку:

– Садитесь сюда.

Демин сел. Старик с минуту рассматривал Николая немигающими глазами.

– Я ее оперировал, – проговорил он тихим голосом. – Все оказалось гораздо сложнее, чем мы предполагали. Поэтому ожидать вашего утреннего звонка и согласия на операцию я не мог. Пришлось брать на свою ответственность. Как на фронте.

Демин смотрел на хирурга широко раскрытыми глазами и ничего не понимал. Потолок рушился на него, пол уходил из-под ног. Такого в жизни Демина еще не было. Когда-то, истекающий кровью, он подводил к посадочной полосе тяжелый, плохо повинующийся ИЛ.

В смотровом стекле фонаря кабины дыбилась земля, казалось, вот еще секунда – и нос штурмовика врежется в нее. Он тогда выдержал, ни один нерв не дрогнул.

А сейчас все двоится в глазах, и ему кажется, силы вот-вот покинут его. «Бедная Зара! Неужели все? Что же мне делать?!»

Лицо его, очевидно, было таким бледным и отрешенным, что хирург не выдержал.

– Да вы успокойтесь, Демин. Вы же летчик и любую беду должны встречать мужественно.

Демин машинально встал, борясь с новым приливом слабости и отчаяния. Мысленно он уже считал Зару навсегда ушедшей.

– Ребенка спасти не удалось, – произнес хирург и горько вздохнул. – А жена… жена будет жить. Мужественная женщина ваша Зарема. Выдержать такие боли не каждому мужчине по силам. А она почти ни разу не вскрикнула.

– К ней можно? – тихо спросил Демин.

Хирург отрицательно покачал головой.

– Сейчас нет. Приходите завтра в одиннадцать. А вот это возьмите. Это нянечка под ее диктовку написала.

Демин развернул клочок бумаги, и ему показалось, что почерк этот похож на почерк самой Зары. «Коля, как же это? А дальше? Коля, люблю. Дождусь ли тебя? Твоя Зара».

* * *

Он сидел у ее изголовья и, как фокусник, вытаскивал из карманов одно яблоко за другим и складывал на тумбочку. Последним выложил яркий желтый апельсин, с болью посмотрел на осунувшееся лицо Зары. Никогда он не видел ее такой бледной. Только глаза, черные взволнованные, жили на этом лице. Она до подбородка была накрыта одеялом. Сделала вид, что не заметила его растерянного взгляда…

– Видишь, сколько витаминов тебе принес? – объявил Демин, стараясь улыбнуться.

– Небось трех обедов себя лишил, – пошутила Зарема и вдруг расплакалась. – Коленька, как же это?

Ребеночек-то наш погиб…

– Что ты, Зарочка… что ты! – возразил он. – Главное – сама жива. А дети… Будут у нас и потам дети.

– Нет, – отрицательно покачала она головой, – уже не будут.

– Вот так история с географией. Да откуда ты взяла?

– Соседка по палате сказала.

– И ты поверила.

– Нет, – грустно вздохнула Зара, – я сама знаю, что не будут. Может, и тебе я больше не нужна… бездетная.

Демин наклонился и порывисто поцеловал ее в лоб.

Зарема счастливо закрыла глаза.

– Как хорошо, когда ты рядом! Погрей мою руку, она холодная-прехолодная.

– Теплая, – произнес Демин, но Зара отрицательно покачала головой.

– Эх, как бы скорее отсюда выписаться! Как там у нас дома, Коленька? Коврик выбиваешь?

– Выбиваю.

– А питаешься как?

– Три раза в сутки.

– А зачеты сдал?

– Английский остался.

– Скажи, тебе без меня лучше… жить… учиться?

– Да ты что, сумасбродка?

– Нет, ты не виляй, не отводи своих подлых зеленых глазенок. Еще раз ответь.

Ему стало легче, – она уже шутила. Сердитый голос нянечки еле-еле их разлучил.

– Если завтра хоть на минуту опоздаешь – развод, – заявила Зарема и сделала устрашающие глаза. – Ты, наверное, другую себе завел.

– Угадала. Завел, – согласился Демин. – Она высокая, черноглазая. Коса – водопад. И зовут ее тоже Зарема. Только одна беда. Она на стенке висят.

– На стенке? – удивленно протянула жена. – Это еще что за фокусы?

– И не фокусы, а репродукция. В фотоателье сто пятьдесят рублей за это взяли. Вернешься – увидишь.

– Дурень! – вскричала Зарема. – На последние деньги! Мы же договорились не вешать на стенки своих фотографий, пока не разбогатеем. А ты сам, наверное, сидишь голодный и такими пустяками занимаешься, как созерцание этой самой злюки с косой. – Зарема делала вид, что сердится, но он-то хорошо понимал, как ей это приятно. Яркий румянец разливался на ее впалых щеках.