Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии - Леонид Колосов

Теперь все встало на свои места. Некто Уайден уже давно проживал по указанному адресу, гораздо дольше, чем Гордон в Нью-Йорке, и, следовательно, к контрразведке явно не имел никакого отношения. Тогда, черт возьми, к чему ему это подглядывание в чужие окна? Гордон считал нужным выяснить все до конца: иногда ведь даже самая малая оплошность или упущение может совершенно неожиданно иметь далеко идущие последствия.

На следующее утро он вышел на улицу минут за десять до того, как незнакомец обычно появлялся в окне. Он отыскал взглядом свои окна — в них было темно. Но вот рядом вспыхнуло яркое пятно — зажегся свет в соседней квартире. С улицы в этих окнах ничего не было видно, но со второго этажа дома напротив (а там-то и обитал мистер Уайден), несомненно, открывался полный обзор. Обстановка прояснялась — следили за соседней квартирой. Но почему и зачем? Предстояло выяснить и это. Если только там творится что-нибудь недозволенное властями, придется съезжать с квартиры — такое соседство разведчику ни к чему…

Гордон поднялся к себе. Встал за дверью. Ждать пришлось долго. Прошло больше получаса, когда, наконец, щелкнул замок соседней квартиры. Секунд через тридцать Гордон деловито вышел на лестничную клетку. Впереди него шла молодая женщина с весьма впечатляющей фигурой.

Как раз во время, когда случилась вся эта история, в Америке на смену плоскогрудым звездам пришли актрисы типа Мерилин Монро. Некоторые кинокритики даже назвали этот период «эпохой грудной железы». Мода заразней любой эпидемии. И американки, до этого изводившие себя упражнениями, диетами и лекарствами, дабы сохранить плоскую, без особых выпуклостей фигуру, вдруг стали требовать средства, способствующие появлению приятной пышности форм, впрочем, без излишней полноты. Немедленно появилась масса шарлатанов, предлагавших всевозможные мази, кремы, пилюли. «Пятнадцать долларов — и ваш бюст, как у Венеры Милосской!» Во имя моды американки отваживались и на отчаянные шаги: делали пластические операции в специальных клиниках, впрыскивали в грудь парафин и что-то там еще. Стоило это баснословно дорого. Дама обладала вполне мод-ной фигурой. На ней был отлично сшитый костюм, выгодно оттенявший все, что следовало.

Так вот оно что! Досточтимый мистер Уайден оказался всего-навсего вульгарным «подглядывающим Томом». Так в англосаксонских странах называют любителей заглядывать в чужие окна. Там это явление довольно распространенное. Сентиментальные англосаксы сложили даже на этот счет соответствующую легенду. В 1040 году лорд Ковентри наложил на своих йоменов тяжкие поборы. Его прелестная и сердобольная супруга, леди Годива, умоляла алчного лорда облегчить участь крестьян. Лорд согласился, но при условии, что леди обнаженной проедет на коне через весь город. Леди Го-дива поймала его на слове и совершила такое путешествие. Тогда лорд сдержал свое обещание. Когда леди Годива ехала, решительная в своей наготе и стремлении облегчить участь бедных йоменов, все жители Ковентри попрятались в своих домах и опустили ставни. Лишь один портной по имени Том стал подглядывать в окошко. Ему пришлось дорого заплатить за подобную непорядочность — он тут же ослеп. С тех пор в английском обиходе появилось выражение «подглядывающий Том», а у жителей Ковентри — традиция: ежегодно здесь проводится церемония поездки леди Годивы…

С точки зрения разведчика, все люди делятся на две категории: те, с кем устанавливаются так называемые «нейтральные связи», то есть не представляющие ни интереса, ни опасности, и все остальные. «Остальных» не так уж много, но именно на них сосредоточивается главное внимание разведчика. Зачастую он явно рискует, вступая в контакты с ними, и все-таки стремится установить эти контакты.

«Подглядывающий Том» не относился к искомой категории, и поэтому Гордона он больше не интересовал, тем более что через некоторое время он должен был перебраться в Лондон…

* * *

Как и всегда, он точно рассчитал свой маршрут и, когда до начала занятий оставалось двадцать минут, уже был в двух шагах от университета. «Пора звонить Патрику», — решил Гордон и вошел в телефонную будку. Набрав номер, долго ждал ответа. Наконец услышал хрипловатый баритон Патрика — голос его он знал хорошо, хотя самого Патрика никогда в глаза не видел.

— Слушаю вас, — как показалось Гордону, несколько раздраженно произнес Патрик.

«Спал, наверное», — подумал Лонсдейл.

— Будьте добры мисс Маргарет Джеймс, — попросил он.

— Ее нет дома, — неожиданно тепло и обрадованно ответил голос. — Что передать?

— Ничего.

— Она будет в пять…

— Спасибо.

Гордон повесил трубку.

Все в порядке. В пять вечера Патрик вынет очередную почту из тайника. На этот раз там будут имена двух немецких ученых, которые ведут сейчас в Англии разработку бактериологического оружия, и еще кое-какие документы, на опубликовании которых военное ведомство Англии едва ли станет настаивать… Донесение заканчивалось так: «Приступил к выполнению задания. Все складывается нормально».

«Ну, что ж, студент Лонсдейл, аванс ты выдал, пора двигать на занятия…», — сказал он себе, выходя из будки и направляясь в университет. Он представлял собой огромную, серую, напоминавшую египетский обелиск, потемневшую от копоти мрачноватую глыбу. Возможно, на архитектора этого не очень старинного сооружения повлияла богатая египетская коллекция расположенного рядом знаменитого Британского музея. Корпуса факультетов, или, как их называют в Англии, колледжей и школ, разместились рядом с глыбой. В одном из них, построенном в современном безликом стиле, разместилась школа африканистики и востоковедения, где и предстояло заниматься нашему герою.

В первую среду октября 1955 года — день, когда начинаются занятия в Лондонском университете, стояла обычная для осеннего Лондона погода — хмурое, застиранное постоянным дождем небо, налитый сыростью воздух, из-за которого температура в десять градусов кажется достаточно низкой. Гордон Лонсдейл, по паспорту тридцатилетний уроженец канадского города Ванкувер, как и большинство остальных студентов, демонстрируя традиционную британскую сдержанность, не пытался познакомиться со своими будущими однокашниками, а убивал время, читая объявления в вестибюле. Потом их пригласили в зал на собрание. Это было довольно темное и запущенное полуподвальное помещение с беспорядочно расставленными банкетками, которые безбожно скрипели. В зале было пыльно и душно. Может быть, поэтому всем — и студентам, и преподавателям — явно хотелось побыстрее покончить с этой формальностью и выбраться отсюда.

Но у Лонсдейла настроение было прекрасное. Успешно завершался первый, пожалуй, самый трудный, этап его задания. Он выходил на английскую сцену, утверждая себя в новой роли студента той самой знаменитой школы африканистики и востоковедения, которая, по традиции, питает кадрами секретные службы Ее Величества.

Через несколько минут после «организационного» собрания первокурсников он уже был в аудитории, отведенной их группе. Постепенно там собрались его будущие однокашники. Они входили по одному, сдержанно кивнув в дверях, и, без особого любопытства окинув взглядом небольшую светлую комнату с тремя рядами столов, садились на деревянные, отполированные штанами не одного поколения их предшественников стулья.