Магия шипов - Маргарет Роджерсон

Или могла побежать в противоположном направлении, позвать на помощь и спасти Натаниэля.

Остаток ночи прошел как в тумане. Элизабет помнила лишь слепящее сияние дворца и испуганные лица гостей, которых она встречала в холлах. За этим последовали крики и суматоха. Был вызван врач. Кто-то спросил о ране на ее руке, и после заявления о том, что это – кровь Натаниэля, все в спешке выбежали на улицу. В следующее мгновение она уже стояла в розовом саду, а двое мужчин несли обмякшее тело юноши к экипажу у входа.

Состояние его было тяжелым, как она могла судить по сосредоточенности врача и крикам о помощи, доносившимся со всех сторон. Девушка попыталась подойти ближе, но чьи-то руки удержали ее. Все хотели знать, что произошло.

– Канцлер, – произнесла Элизабет, но никто не поверил ей. С вершины беседки раздался крик мужчины, который держал над головой меч Эшкрофта, – грифон на рукояти в лунном свете был безошибочно узнаваем.

Началось столпотворение, шум которого прорезал гулкий голос лорда Киклайтера. Кто-то из гостей помог ей добраться до кареты. Необычайно странно выглядели пышные убранства гостей, испещренные то тут, тот там пятнами крови Натаниэля. Ее собственное платье было безнадежно испорчено. Сайласу бы это не понравилось: они целый день вместе ходили по магазинам, и он терпеливо просидел несколько примерок, во время которых Элизабет приходилось стоять очень тихо, чтобы швея ненароком не уколола ее булавками.

Она ясно представила себе его неодобрительный взгляд и вспомнила меч, пронзивший ему грудь.

Вместе с Натаниэлем и доктором девушка тряслась в карете, которая везла их в поместье Торнов. Колеса заскрипели на неровной земле, и юноша застонал. Пот выступил у него на лбу, однако ладонь была ледяной. Элизабет даже не помнила, как взяла его за руку. Врач методично надавливал на грудь Натаниэля. Он взглянул на раненую ладонь Элизабет, затем на ее лицо – но ничего не сказал.

Наконец они подъехали к особняку, где уже собралась толпа. Половина бального зала, казалось, последовала за ними в Хемлок-парк, смешавшись с репортерами и магами, вышедшими из соседних домов в одних ночных рубашках. В окнах по всей улице горел свет, они были распахнуты настежь, люди высовывались наружу. Элизабет едва замечала все это, потому что ничто не казалось таким странным, как то, что происходило в самом доме Натаниэля.

Все горгульи ожили. Они пробирались вдоль крыши и, рыча, обвивались вокруг карнизов. Колючие кусты, росшие в неухоженных садах вокруг дома, вытянулись до высоких, непроходимых изгородей, угрожающе скрипящих на любого, кто приближался к железной ограде. Над их головами клубились темные тучи.

– Стражи ожили, – пояснил ей врач. – Дом понял, что его хозяин в опасности, и сделает все, чтобы защитить его от большего вреда. Проблема в том, что не осталось никого из его кровной линии, кто мог бы безопасно пропустить нас внутрь. Мисс Скривнер, магистр Торн доверяет вам?

Она смотрела, как двое мужчин вытаскивают Натаниэля из кареты. Чтобы добраться до ран, врач снял с него рубашку. Его кожа, там, где не была покрыта кровью, выглядела белоснежной, как бумага. Голова поникла, одна рука безвольно свисала. Волосы спадали, словно чернильные подтеки, на пепельно-бледное лицо, черные, без какого-либо намека на серебристую прядь. Все это ошеломило ее.

– Не знаю, – ответила она. – Думаю, да.

– Это достаточно необычно, но у нас очень мало времени. Попробуйте подойти к дому. Если что-то будет вам угрожать, бегите. Я бы не хотел, чтобы сегодня вечером у меня было двое пациентов вместо одного.

Шум утих, когда Элизабет шагнула вперед. Из толпы на нее смотрели тревожные лица. Среди них она узнала одну из девушек, сплетничавших о ней в оранжерее Эшкрофта, которая теперь выглядела потрясенной, сжимая ладонь подруги.

Во время всей поездки Элизабет не выпускала Демоноубийцу из рук. Он поблескивал рядом с ней, когда она переступила порог открытых ворот, направляясь к колючим кустам, чьи кривые ветви нависали над ее головой. Их скрип мгновенно прекратился, и шелест пробежал по изгороди. Ветви разошлись, открыв путь ко входной двери. Одна горгулья спустилась на землю, затем другая, опустив головы, словно слуги, приветствующие возвращение своей госпожи.

Воцарилось молчание. Она прошла по дорожке и поднялась по ступенькам. Когда Элизабет потянулась к ручке двери, засов щелкнул, и та распахнулась сама собой.

Ошеломленная девушка отступила в сторону, пропуская врача. Он поспешил, раздавая указания людям, несущим Натаниэля, и удерживая пальцы на его пульсе. Рядом с ними торопливо шла молодая женщина в очках, нагруженная сумками и чемоданами. Ветви позади них смыкались, сплетаясь, словно нити на ткацком станке, отсекая толпу. Последнее, что увидела Элизабет, перед тем как шипы окончательно сомкнулись, было лицо репортера, который смотрел на нее. Удивление преобразило его черты, карандаш, забытый, упал на землю.

Она последовала за процессией наверх, не в силах отвести глаз от бесчувственного лица Натаниэля. В его спальне для нее не было места, поэтому Элизабет ждала снаружи, прижимаясь к стене каждый раз, когда мимо проходил фельдшер с кувшином воды или охапкой пропитанного кровью белья.

Никто ничего не говорил, но было предельно ясно, что ее присутствие только мешает. В оцепенении она спустилась вниз по лестнице, сняла пиджак Натаниэля и повесила его на вешалку. Девушка заметила несколько капель крови на полу прихожей и вытерла их подолом платья, так как его шелк цвета слоновой кости был уже и так безнадежно испорчен. Присев на нижнюю ступеньку, она ощутила, что голова гудит от шума. Где-то наверху Элизабет слышала шарканье ног, сопровождаемое напряженными разговорами. Каминные часы тикали в такт биению ее сердца.

С этого момента Эшкрофт уничтожен. Все, что произошло, будет напечатано в утренних газетах, и весь мир узнает, кто он на самом деле. Однако это не было похоже на победу, – не тогда, когда Сайлас погиб, а Натаниэль наверху истекает кровью. Не тогда, когда Эшкрофт все еще на свободе.

Нет, борьба еще не закончилась, и было бы глупо думать иначе. Элизабет посидела еще немного, раздумывая, затем встала и решительно прошла в кабинет Натаниэля, где схватила увеличительное устройство со стола, швырнула его на пол и раздавила каблуком. Пройдя в соседнюю комнату, она нашла еще одно зеркало и сорвала его со стены. Однако на этом не остановилась. Путь разрушения отмечал ее продвижение по всему дому. Стекла трескались, разбивались, летели на ковры, отскакивали блестящими осколками от мебели. Все зеркала представляли опасность. Девушка поднесла рукоять Демоноубийцы к тому, что стояло в гостиной, где она провела столько часов, изучая гримуары, и увидела, как ее отражение раскололось, рухнув на пол. Покончив со всем внизу, Элизабет направилась наверх, оставляя за собой след из осколков.

Казалось, она должна была что-то чувствовать, однако, не могла. Раненая ладонь совсем не болела, несмотря на то, что кровь из нее струилась по рукояти меча. Зеркала в громоздких рамах без труда поддавались ей. Девушке казалось, что она соткана из света и воздуха, едва привязана к физическому миру, неудержимая и в то же время вот-вот готовая рассыпаться на части, вспыхнуть, исчезнуть.