Башня у моря - Сьюзан Ховач
Шрифт:
Интервал:
Я выслушал столько мрачных новостей, что налил себе еще виски.
– Как бы мне хотелось оказаться в Вудхаммере! – горячо пробормотал я.
– Когда мы можем уехать?
– Нужно дать Саре день-другой, чтобы пришла в себя после путешествия. Я думаю, в конце недели.
Раздался стук в дверь, и в библиотеку вошел Хейс с письмом. Серебряный поднос, на котором оно лежало, имел занятный желтоватый оттенок. Мягкий шафрановый, подумал я, и вспомнил надписи на моих акварельных красках.
– Только что доставили из Леттертурка, милорд.
– О мой бог! – изумился я. – От кузена Джорджа. Он времени не теряет, да?
– Сожги его не читая, – посоветовал Дерри, когда Хейс вышел.
Но меня одолело нездоровое любопытство – что же там написал Джордж.
«Мой дорогой Патрик, – начал он родительским тоном. – Прежде всего позволь поздравить тебя с возвращением из Америки. Мои наилучшие пожелания тебе и твоей молодой жене. С нетерпением жду возможности познакомиться с нею. – Закончив на этом формальности, он начал с красной строки и перешел на более витиеватый стиль. – К большому моему сожалению, моя честь и долг обязывают меня… – Честь и долг вечно к чему-то обязывали кузена Джорджа. Не раз мне хотелось, чтобы они его удушили, – сообщить тебе, что в Кашельмаре вот уже несколько месяцев происходят прискорбные события, причиной которых, по моему мнению, исключительно вмешательство Родерика Странахана…»
– О господи, – буркнул я с отвращением, дочитав до последнего абзаца, в котором Джордж грозил на следующий день посетить меня, чтобы обсудить ситуацию. Я передал письмо Дерри. – Почитай!
– Не вижу в этом нужды, – отказался Дерри. – Я могу представить, что там написано. – Он вытянул губы, приподнял нос, словно ему в ноздри ударил отвратительный запах, и преобразился в кузена Джорджа. – «Не выношу этого типа – Странахана! – пролаял он. – Всегда знает, как утереть мне нос! Чертов наглый щенок, Богом клянусь!»
Я смеялся до упаду.
– Еще! – попросил я наконец. – Еще!
Дерри опустил подбородок на грудь, грозно нахмурился, принял строгое выражение.
– Макгоуан! – удовлетворенно выдохнул я.
Дерри воспроизвел отрывистое лоулендское произношение Макгоуана:
– Меня зовут Макгоуан, я трезвый и подлый, я не улыбаюсь, я не смеюсь и не пью потин.
На сей раз я смеялся так, что даже не было сил попросить его повторить, но Дерри сам с удовольствием продолжил представление. Он встал. Разгладил волосы, напустил на уши. Потом снял галстук, расстегнул верхние пуговицы рубашки, стянул ее вниз, чтобы создать иллюзию голых плеч.
– Патрик, дорогой… – жеманно проговорил он с хорошо модулированным американским акцентом – точно как Сара. – Я хочу это, хочу это, хочу просто все.
Он замолчал. Я уже собирался возразить: «Эй, послушай! Кузен Джордж и Макгоуан – сколько угодно, но не Сара!» – но тут почувствовал сквознячок из открытой двери у себя на щиколотках и увидел Сару, которая смотрела на нас с порога.
2
Дерри среагировал молниеносно:
– Леди де Салис, слава богу, вы пришли! Я пытался поднять настроение Патрику маленьким представлением, но, клянусь, он настолько измотан, что мое сражение было заранее проиграно. Если вы оба извините меня, я пойду переоденусь к обеду.
Он проскользнул мимо Сары, закрыл за собой дверь.
– Как ты смеешь! – взорвалась Сара, которую трясло от гнева. – Как ты смеешь позволять ему так издеваться надо мной!
– Я как раз собирался задать ему трепку, когда появилась ты. – К счастью, благодаря виски я сохранял спокойствие. – И потом, он не имел в виду ничего оскорбительного, я уверен. Дорогая, что-то случилось? Я думал, ты собираешься принять ванну.
Сара тут же разразилась потоком слез, она прорыдала что-то о слугах, которые не понимают ни одного ее слова, и она хочет назад в Нью-Йорк.
– Моя бедная Сара… – Я ей и в самом деле очень сочувствовал и ни в коей мере не хотел провести следующие полчаса, утешая ее. Когда горячую воду наконец принесли из кухни, я заставил ее пообещать, что сразу же после ванны она ляжет спать. – Прикажу, чтобы обед подали сюда, – вдохновенно сказал я, – а как только закончу есть, поднимусь и посижу с тобой.
Я и в самом деле собирался подняться к ней, но мы с Дерри открыли бутылку портвейна и даже понять не успели, что происходит, как перед нами оказались уже две пустые бутылки, а старинные часы в углу отбивали полночь.
– Пора спать, – сказал я, пытаясь говорить твердым голосом, но у меня получился только удивленный.
– Господи Исусе, я бы хотел оказаться на твоем месте и чтобы Сара ждала меня наверху. Поделись ею со мной, ты, везунчик.
– Не будь ты таким дураком, – без злобы ответил я. На сей раз он был даже пьянее меня. – Только не рассказывай мне про свое одиночество, я уверен, ты в последние несколько месяцев использовал какую-нибудь кухонную девицу вместо грелки.
– Что мне кухонные девицы? – мрачно возразил он. – Что мне грелки? Я могу умереть завтра, а никто и слезы не прольет.
Дерри в пьяном виде всегда говорил о смерти, а еще часто произносил: «Разве жизнь не прекрасна?» – словно в недоумении оттого, что у смерти может быть такой чудесный противник. О смерти он говорил очень мрачным тоном, но объяснялось это, безусловно, его католической верой, которая рисовала ему то, что произойдет с ним после смерти, с такой леденящей кровь четкостью. Лично я считаю протестантов более разумными в том смысле, что о жизни после смерти они выражаются утешительно-туманно. Хочу сказать, я безусловно верю в Бога, но не верю, что кто-то отправляется в ад, если уж он не натворил черт знает что, и очень сомневаюсь, что на небе полно ангелов и херувимов. Это было бы ужасно скучно. Представляю себе небеса таким идиллическим садом, полным цветов, деревьев и дружелюбных животных, потому что если уж Господь сотворил человека по своему подобию, то почему бы Ему тогда не сотворить рай наподобие сада? Мне это казалось абсолютно логичным и утешительным, когда я думал о смерти, что, впрочем, случалось нечасто, в основном когда Дерри напоминал мне о ней.
– Я пролью слезу, если ты умрешь завтра, – пообещал я и, поднявшись на ноги, погладил его по голове. – Спокойной ночи, старина. Хорошего тебе сна, и попытайся поднять себе настроение.
Я шел по галерее, и моя рука с подсвечником подрагивала, горячий воск капал мне на пальцы. Бормоча проклятия, поднялся по лестнице, покачиваясь прошел по галерее к дверям своих покоев.
Слуга терпеливо ждал меня, я мигом разделся и оказался в ночной рубахе. Когда справил дела в ночной горшок за ширмой, он уже унес мою одежду, и я, к нашему общему облегчению, отпустил его, а сам пошел через дверь в соседнюю комнату.
Я предполагал, что в спальне стоит темнота, но, к моему ужасу, ночник у кровати светил во всю мощь, а Сара полулежала на подушках с книгой в руках.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!