Счастливы по-своему - Татьяна Труфанова

Степа примирительно поднял руки.

— Я имею в виду, отдохнуть. Пока я со Степанычем, ты — вжик! Кино, парикмахерская, или, ну, с подругой того-сего. Повстречаться.

— Что, правда? — опешила Юля.

Она месяцами мечтала о кино, да и подстричься бы не помешало. А встреча с подругой тет-а-тет, без детей и родственников — это было то, о чем она даже не задумывалась ввиду несбыточности. Ноги ее сами шагнули к дому: хватай сумку и беги! А с другой стороны, именно сейчас она хотела побыть рядом с Ясей, рядом со своим ясноглазым, пухлощеким, требовательным красавцем… и внутри была уверенность, что сегодня она не устанет, не занервничает и не сделает ошибок, потому что, в конце концов, сколько можно сомневаться в том, что она хорошая мама? Да, более-менее, не идеальная совсем, но все же — достаточно хорошая мать.

— А-а… а что твое приложение? — неожиданно спросила Юля. — Ты его уже доделал, да? Поэтому хочешь с Ясей? Здорово!

— Не, не доделал, — качнул головой Степа. — Фиг с ним.

Юля вздрогнула.

— То есть как?

— Замаялся я. У меня глаза как эта, радиоактивная клюква. Зачем? И руки уже отваливаются, бэкэнд с фронтэндом сводить. Пусть другие лохи об серверную логику свой мозг мучают. — Степа ругался устало, без огонька, как жалобщик, в десятой инстанции повторяющий все ту же песню. — Зачем? Ексель-пиксель. У меня, в конце концов, есть работа, угу — нормальная работа с зарплатой. А не это безобразие. Пять приложений сделал — отдачи ноль. Ну, сделаю я, угу, сделаю шестое. Во-первых, на конкурс сдавать послезавтра, на конкурс я уже не. Не успею. Во-вторых, даже если наша игра супер-пупер, без раскрутки она — пф-ф-ф. Есть ли звук, звук от дерева, упавшего в глухой лесной чаще? Разве есть звук там, где нет ушей? Это вот да, это моя история. Я такой — уау-у, уау-у! — крутой гитарный риф. А никто на фиг не слышит. Тогда зачем? Тем более что у меня как бы есть отец-миллионер, — неожиданно заключил Степа.

— А при чем тут как бы отец-миллионер? — нахмурилась Юля.

Не глядя на нее, Степа ответил:

— Пока ни при чем. Но может стать много при чем, ему только волю дай… Вот хочет он, хочет нам с тобой квартиру подарить.

— О-ля-ля! — изумилась Юля.

Впрочем, она сразу вспомнила, что финансовое положение Соловья-старшего сомнительно. «По краю пропасти, именуемой банкротством» — или как он там говорил?.. С другой стороны, Богдан Анатольевич — человек хваткий. Вполне вероятно, что он уже за какую-нибудь соломинку, за хвост Фортуны ухватился и от этого края пропасти отошел… Квартиру, значит?

— По слухам, нечто такое, — Степа покрутил рукой, — такое в три-четыре-пять комнат. С размахом, угу.

— Да-а… — протянула Юля. — Плюс из крана всегда идет горячая вода, не протекает крыша, не дует из щелей в стенах, пол не рассохся, нормальная ванная, не забегают мыши… о-ля-ля! Ce est magnifique![5]

— Угу, — кивнул Степа. — Глупо было бы отказываться, да?

Юля молчала.

— Я не знаю, — наконец нехотя сказала она.

— Угу. Угу, — кивнул сам себе Степа. — Значит, так отцу и скажем на дне рождения: с благодарностью прини…

Он сидел, сгорбившись, и весь был придавлен этой благодарностью и навязанным благодеянием. Юля опустилась рядом с ним на траву и увидела, что глаза у Степы теперь не только красные от недосыпа, но еще потухшие. Она была уверена, что Степа топает по своему пути с устойчивостью носорога и не сбить его с этого пути никому, ни за что. Ошиблась. Никому, кроме его собственного отца… Пережив мгновенное и острое сожаление, Юля отпихнула от себя поманивший мираж новой, большой и своей квартиры и пискнула:

— Не надо!

Степа вскинул голову.

— Не надо нам от него квартиры, — тверже сказала Юля. — Мы взрослые люди, проживем сами.

Степа недоверчиво покосился на нее:

— Ну я вообще… а ты это, ты потом не куснешь? В смысле, локти?

— Нет, — задрала нос Юля.

Степа поскреб за ухом, встал, прошелся по двору туда, сюда и снова туда, сюда, прямо как государственный деятель, обдумывающий нечто широкое и глубокое дома, в расслабленности и в домашних трусах, а потом зашагал быстрей туда-сюда, туда-сюда, словно государственный деятель, которому дали и портфель, и пендель, и наконец воскликнул:

— Вот это о-ля-ля! И полный магнифик.

Через полчаса, когда Юля кормила проснувшегося Ясю, ей пришла в голову еще одна мысль. Она набрала подругу Полину и завела такой разговор: «Ты меня еще в гости ждешь?.. А если с ночевкой?.. Я прошу прощения, а если с двумя ночевками?.. Ура, спасительница моя! Кстати, я ведь не одна…» Ошеломленная натиском, Полина сдалась, и Юля сразу побежала паковать вещи.

— Ты чего, а? — Степа заинтересованно взирал на Юлю, мечущую в брезентовую сумку подгузники, кофты и трусы.

— Мы с Яськой прямо сейчас уедем. Кстати, дай мне триста рублей на такси. К моей подруге, до воскресенья. А ты — делай что хочешь. Хочешь — игру свою доделывай, хочешь… что угодно. Хоть здоровый сон на двое суток.

— Мать-теринская плата! — ошалел Степа. А рука его сама потянулась к пеленкам и вбросила несколько в Юлину сумку. — Ох, избалуешь!

Богдан выбежал из дома Вероники едва ли не вприпрыжку. Субботнее солнце заливало двор многоэтажки румяным утренним светом, придавая рядам припаркованных машин и чахлым деревцам гораздо больше обаяния, чем они того заслуживали.

«С чем же ее сравнить, мою прелесть? Мою сладость… С тортом „Наполеон“? Много чести. Нашел! „Картошка“! Приторное пирожное, без затей и всем нравится. А мне она с самого начала, будем честны, показалась слишком… В конце концов, свою роль она уже сыграла. Нужен был, так сказать, административный ресурс, последний рычажок для давления на Степу, если не сработают прочие… О'кей, использовали. Уходим по-английски? Нет, надо подождать. Как бы ни хотелось мне взбрыкнуть. Сначала пусть Степа начнет показывать мне квартиры…» — думал Богдан.

Он сел в «дээс», свою великолепную синюю ракету (хотелось бы перепрыгнуть через дверцу и сразу на водительское место — лихо, как молодой Бельмондо, но, увы, годы не те) и поехал в центр. По пути остановился у цветочного магазина и купил букет роз. Двадцать пять кумачовых красавиц. Наверно, можно было бы обойтись и меньшим числом, но он давно отвык экономить.

Розы источали игривый парфюмерный запах. Редкие по раннему времени прохожие несли себя гордо, будто к каждому прилагалась медаль «За здоровый образ жизни». Терьеры, таксы, овчарки и шпицы прыгали по мягким июньским газонам — свободно или таща за собой хозяев. Еще цвела черемуха. В такой день хотелось петь.

— Дальше… действовать будем мы-ы! — запел он глухим голосом под Цоя. — Дальше действовать будем мы-ы!