Восхождение Рэнсом сити - Феликс Гилман

Я часто позировал фотографам. Если вы видели какую-нибудь мою фотографию, то она наверняка была сделана тем летом. На двух фотографиях меня усадили среди флагов, на нескольких я снят вместе с сенаторами, а на одной стою у кучи металлолома, призванной изображать Аппарат. Еще на одной фотографии я стою за кулисами «Ормолу» в белом костюме, раскинув руки и улыбаясь так беспечно, словно вернулись старые добрые времена и мистер Карвер снова со мной рядом. Есть и фотография, где рядом со мной стоит чопорная Адела, и выражение ее лица, как я теперь понимаю, пророчествует о том, что случилось позднее. Не знаю, что сказать. Никогда я не доверял фотографиям. Все должно находиться в движении.

* * *

Когда в Джаспере лето, а вы знамениты и всеми любимы, город внезапно становится полон прекрасных женщин. Их количество даже трудно определить. Похоже, какой-то демон, подобный тому, о котором писал профессор Фенглин (говорил же, что я человек начитанный!), уселся на городские ворота и выбрасывал из города дурнушек, забрасывая вместо них красавиц. В общем, куда бы я ни пошел, всюду со мной пытались заговорить прекрасные девицы с фальшивыми улыбками. Я всего лишь человек и должен признаться, что не раз почти поддался искушению, даже когда одна из этих чаровниц, застав меня одного, со смехом наклонилась ближе и прошептала: «Джен просила передать, Рэнсом, что мы все еще за тобой следим. В конце концов ты достанешься нам». Это подпортило романтический настрой, по правде сказать, я сбежал, оставив девчонку хохотать у барной стойки.

Мистер Бакстер тем временем хранил молчание. Акции корпорации «Северный свет» упали почти до нуля. Детективы Бакстера больше за мной не шпионили – их вообще не было видно. Пресса сообщала, что человек в форме, похожий на Затычку, был найден мертвым на берегу реки у Боен, и я могу лишь предположить, как он окончил свои дни. Газеты перепечатывали мои слова о том, что старик Бакстер не может вечно тормозить будущее. Его адвокаты не давали комментариев по поводу нашей тяжбы. Я решил, что унизил мистера Бакстера и обратил в бегство. Я так осмелел и возгордился, что даже написал письмо владельцу «Плавучего мира», требуя отпустить сестру, и даже его отправил. Ответа не пришло.

Новости о моих подвигах и предположения по поводу того, когда я выполню свои обещания, вытеснили известия о войне с газетных страниц, так что в Джаспере почти не писали ни об осаде Джунипера, ни о шедших в Дельтах боях с так называемыми баронами-республиканцами, ни о рождении Локомотива Гибсон. В газетах начали называть мой Аппарат бомбой, так как слово «Аппарат» оказалось слишком длинным для читателей, и, хотя мне это казалось неточным и оскорбительным, слово набрало популярность, так что иногда мне вслед кричали на улицах: «У Джаспера есть бомба! У Джаспера есть бомба! Покажи им, Рэнсом!» Белокурая, изящная актриса, моя подруга, вернулась в город и заявила «Клэриону», что всегда меня любила и всегда знала о моей тайне. Вскоре после этого она снова покинула город, и снова я могу лишь предположить почему. По правде сказать, слава ударила мне в голову, и я про нее забыл.

Агент Стволов Джим Дарк отправил мистеру Карсону следующее письмо:

* * *

Все вокруг осыпали меня деньгами – от благотворителей, инвесторов и патриотов до мальчишек, славших мне завернутые в трогательные письма монетки. Я мог бы сто раз построить новый Аппарат, мог бы запустить его в массовое производство и осветить весь Джаспер, но я никак не мог собраться с мыслями и найти время для работы. Я всегда куда-то бежал. Всегда ждал ответного хода от Бакстера или его агентов. Слова «бомба-бомба-бомба» звенели у меня в ушах, и ночью мне не спалось.

«Трибьюн» был первой газетой, задавшейся вопросом, сделаю ли я когда-нибудь обещанную бомбу. «Война подступает все ближе. Часы бьют полночь, а Джаспер бьется один». После этого настроения в обществе поменялись, и две-три неудачные недели не все, что мне вслед кричали на улице, можно было счесть дружелюбным. Женщина, впоследствии оказавшаяся овдовевшей беженкой, в знак протеста приковала себя к забору, как она думала, моей мастерской, но в действительности к ограде, окружавшей территорию Текстильной компании Ренсом – через «е», – никакого отношения ко мне не имеющей. Инвесторы начали требовать от меня объяснений. Мистер Карсон написал для своей газеты колонку о лихорадке девяносто первого и о том, как на протяжении всей истории Запада честные люди ждали спасения от жуликов и шарлатанов, а силы зла тем временем делали свое черное дело. Написанный им текст чуть ли не сочился ядом. С тех пор я его простил.

Не знаю, приложили ли руку к перемене настроения в массах люди мистера Бакстера. Подозреваю, что да. Хуже того, мы с Аделой поссорились.

Лето близилось к концу. Мы стояли на мосту Рондела под легким дождем. У Аделы был зонтик, а у меня – нет. Я всегда говорил, что после крушения «Дамарис» промок на всю жизнь и какой-то дождичек мне нипочем. Мы смотрели вниз, на реку и на то место, где мы чуть было не подрались на дуэли и где увидели подводную лодку. Перед нами простиралась тускло-серая вода и больше ничего – в Джаспер больше не плавали корабли из Джунипера и Гибсона. Адела спросила, что я делаю сейчас и что буду делать дальше. Я сказал, что не хочу быть человеком, изготавливающим бомбы. Адела сказала, что выбора у меня не осталось. Я ответил, что это еще неизвестно, но я что-нибудь придумаю, а она сказала, что я уже не мальчик и это все не игрушки. Я обиделся и ответил, что она просто завидует моей славе. Адела, вспыхнув, прикусила язык, а потом развернулась и ушла. Я увидел только зонтик, влившийся в море своих собратьев. Я не попытался окликнуть девушку и извиниться. Это все, что я могу сказать о том разговоре.

Слава, похоже, сделала меня заносчивым и грубым человеком. Оказалось, что это происходит довольно быстро – так как перекипает котелок. В общем, после этого мы долго не виделись с Аделой.

* * *

Мне продолжали слать письма, и хотя лестных отзывов в них было все меньше, а угроз и проклятий все больше, что ж, это всегда могло измениться. Не знаю, как письма находили меня, где бы я ни был. В некоторых из них меня о чем-то просили, в некоторых обвиняли в мошенничестве, в некоторых сообщали, что помнят меня с Уайт-Рока или Края. После долгого ожидания я наконец-то получил письмо и от Мэй. В нем говорилось, что сестру забрали из ее религиозной общины в северной Территории и держали под арестом на станции Свод, и, хотя линейные были чужды религии, а их машины противны Господу, с ней хорошо обращались, и она молилась о том, чтобы я не впутал себя и ее в неприятности, из которых не смогу выпутаться, потому что она мне помочь не могла, а Господь, по-видимому, не желал.