Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

и юркая, смело атаковала С. сразу массой вопросов, на которые он не успевал отвечать.

– Г-н профессор, а вы почему так поздно пришли? Это нехорошо, не годится, – говорила курсистка.

– Извините, я опоздал, но я не мог иначе… в другой раз – буду раньше, непременно, – вежливо извинялся Середонин.

– Ну, смотрите, не извольте же, – капризно-фамильярным тоном барышни продолжала Д-ва… Разговор грозил принять чисто светский бессодержательный характер гостиной болтовни, потому что она говорила без умолку, не давая сказать ни слова профессору, который из вежливости не решался оставить нас. Надо было это прекратить. Я тихо спросила С-на о каком-то вопросе по истории; заговорили о ней, о секциях; мы подошли к столу, предложили ему чаю и уселись тут же. Другие первокурсницы, привлеченные любопытством, подошли к нам, за ними – другие, около нашей группы образовался тесный кружок, который точно отрезал нас от залы, так что ни видеть, ни наблюдать уже не было возможности. С-н, очевидно, чувствовал себя очень непринужденно в нашем кружке; разговор носил то отчасти научный характер – и тогда становился наиболее интересным, то светской болтовни – как только новые лица вступали в разговор. В общем – он плохо рекомендовал первокурсниц; потому что часто, очень часто, разговор принимал чисто гимназический характер; с С-ным говорили таким тоном, каким гимназистки обращаются к своему учителю, когда встречаются с ним не на правах ученицы, но «барышни». Ах, какой вздор говорили мы! Какие глупые вопросы задавали! Наконец, когда Д.М. опять удалось заговорить с С-ным, то все пропало: пришлось поддерживать до такой степени ненужную и неинтересную болтовню, что я в глубине души была рада, когда к С-ну подошла его невеста (одна из слушательниц IV курса) и велела ему ехать домой. Среди нас послышался недовольный ропот, но невеста – на то и невеста, чтобы жених находился в ее распоряжении. После ухода Середонина я посмотрела на часы: был уже 1-й час – пора было домой. Многие уже расходились. Я прошла еще раз по зале: наши бродили по комнате, разбившись на группы; в одном углу толпа окружала Гревса. Многие профессора уже уехали. Больше нечего было смотреть, нечего делать. Я отправилась домой и долго сидела на постели, раздумывая над всем виденным и слышанным… Даже как-то не верилось: да полно, неужели все это было у нас, здесь, на курсах?..

6 декабря

Завтра в Дворянском собрании вечер в пользу общества доставления средств нашим курсам. Приглашены известные артисты: Фигнер, Тартаков и еще кто-то и артистки. Заранее предвидя, какая скука меня ожидает на вечер, когда, по окончании концерта, начнутся танцы, я решила быть действующим лицом, т. е. что-нибудь «делать» – по хозяйственной части, продавать, помогать кому-нибудь; это, мне кажется, все же лучше, чем, не имея ни души знакомых (а курсисток – наверно потеряешь в толпе, да у них есть свои знакомые), слоняться бесцельно по зале или подпирать ее стены, когда перед твоими глазами будут кружиться пара за парой. Впрочем, говорят, в третьем году вечер был очень интересен: профессора говорили речи, между ними – Гревс, Семевский… было хорошо и интересно.

Вместо того, чтобы слушать прекрасные, увлекательные, пылкие речи, я буду продавать прохладительные напитки в качестве помощницы распорядительницы. У нас распорядительниц выбирали баллотировкой. Подумаешь, невесть какое важное дело! Стоит для того, чтобы выбрать трех человек поизящнее, порасторопнее, – писать билетики с фамилиями, потом их раскладывать, потом – считать, потом – объявлять результаты голосования… Хотели даже выбирать и помощниц (по две у каждой распорядительницы), да вовремя спохватились, что это была бы уже совсем пустая потеря времени…

Я чувствую, что буду недовольна собой… К чему я взялась за это дело? – Ведь я могла бы уехать тотчас после концерта. А нет: ведь я же знаю, что не уеду: странное свойство человеческой натуры – противоречить самой себе.

Меня уверили, что продавщицам надо обязательно быть одетыми в светлые платья; я выписала из дома свой единственный вечерний туалет, к слову сказать, очень нарядный и изящный, и завтра – к своему собственному удивлению – обращусь из скромной, просто одетой и гладко причесанной курсистки в изящную барышню. Да, я буду зла на себя… и тем более, что заранее знаю, как наши интернатки щедры на комплименты, чисто институтские аханья и восклицания по поводу платьев…

– Господа, Д-ва будет очень интересна на вечере… она будет в розовом платье, – вы не видали? какая прелесть! – слышу я еще и теперь. Но в общем все-таки очень мало слышишь разговоров о вечере и туалетах (и то слава Богу, а то бы просто, кажется, сбежал бы), и в этом проявляется характерная черточка: у нас если и занимаются тряпками, то именно en passant5, в крайней необходимости, не делая из этого события жизни или предмета разговора на целый вечер. Мне даже стало смешно на самое себя: почему-то многие уже и теперь дают мне советы насчет прически, завивки, так что я пресерьезно раздумывала, стоит ли завиваться на вечер, не будет ли это с моей стороны излишнее, – настолько заниматься собой, тратить много времени… не лучше ли, не более ли соответствует моему теперешнему положению – скромная и простая гладкая прическа?

– К такому платью – ваша всегдашняя прическа не идет, – решила за меня одна из наших интернаток.

Однако завтра ботаника, вставать надо в 9 часов утра, и потом придется рано ехать на вечер к своему посту… пожалуй, устану до последней степени.

10 декабря

Был вечер, сошел весьма удачно, как это, впрочем, и всегда бывает; наш вечер дает обществу для доставления средств В. Ж. К. около 4-х тысяч чистого доходу. Я приехала рано и уехала поздно… Впервые увидела я всю, так сказать, подкладку этих благотворительных вечеров, все приготовления, хлопоты по устройству столов, их украшений и т. д., одним словом – как делается все то, на что публика менее всего обращает внимание… Сколько раз, напр., пила я чай на каких-нибудь вечерах и никогда, конечно, не думала о том, что этот стакан был кем-нибудь налит; а на другой день после бала бледная, утомленная экономка, раздавая завтрак в столовой, рассказывала: «Вернулась я, барышни, домой в 6½ час… дела-то сколько было! Одних лимонов 500 штук разрезали… устала – страшно, а сегодня в 8½ час. встала»…

Ровно в 4 часа окончился вечер; лакей, важный и бритый, торжественным шагом прошел по всем залам молча, звоня в колокольчик; мне он показался тенью отца Гамлета среди этой пестрой, нарядной, веселой толпы. В зале погасло электричество: полутемные опустевшие комнаты, за несколько минут еще ярко освещенные, полные народа, – казались теперь такими мрачными, неуютными… публика вся исчезла вниз