Хранительница его сокровищ - Салма Кальк

— Госпожа моя, вы в порядке? — поверх её вцепившейся в кожу седла ладони легла рука.

Она вцепилась в эту руку.

— Да, господин Фалько, я в порядке, — проговорила единым духом.

— Это хорошо. Потому что до ночлега ещё добираться и добираться. Нападавшие нас изрядно задержали.

— Со мной всё хорошо. А как вы? Вас не ранили?

— Меня — нет. Думаю, все остальные тоже доберутся. Если нужно размять ноги — спускайтесь на землю. У нас есть немного времени.

Лизавета огляделась — Антонио и Руджеро оттаскивали в камни тела, как из ниоткуда возникшая Крыска осматривала руку брата Василио, Тилечка промокала куском ткани лоб Альдо, из-под её пальцев сочилась кровь.

— Я могу чем-нибудь помочь? — она, по обыкновению, взяла Сокола за рукав.

— Не знаю, госпожа моя, — улыбнулся он. — Приходите в себя, сейчас поедем дальше.

Ехали в тот день ещё часа три — медленно, потому что было темно, и даже магические шары не очень-то спасали на извилистой тропе. Уже совсем по ночи добрались до некоего здания, просто стоявшего на небольшой поляне у дороги.

Сбоку имелся навес для коней, и даже некоторый запас сена. Внутри тоже было сено — в количестве, а посередине открытый очаг, и над ним дыра в крыше, чтобы дым шёл наружу.

Брат Джанфранко встрепенулся и принялся гонять служек — носить воду из ручья неподалёку и кипятить её, и варить горячую кашу, и резать хлеб, мясо и овощи. Служки кряхтели и бурчали, и двигались очень медленно. Лизавета, недолго думая, предложила свои услуги именно здесь, подозревая, что во врачевании от неё толку не будет. Тем временем Лис, Крыска и Тилечка осматривали всех участников схватки, и оказалось, что хоть все и на ногах, повреждений получено достаточно.

Брат Василио вздыхал и молился. Руджеро кривился и говорил, что не надо его зашивать, на нём и так всё отлично зарастает. Подошёл Сокол, что-то сказал, подержал его за руку — и тот восхищённо сообщил, что не чувствует боли, и пусть с ним делают, что хотят. Тилечка под наблюдением Крыски принялась зашивать длинный порез на плече.

Сокол обошёл всех, всем что-то сказал, а потом опустился на камень рядом с Лизаветой. Вокруг очага было много таких камней — видимо, оставили предыдущие посетители этого места.

— Я вижу, вы тоже при деле, — он улыбнулся, устало и светло.

— Как иначе-то? В медицине от меня толку мало, так хоть еду сварить помочь, — она встала, взяла длинную ложку и помешала кашу в котле.

— Вы раньше попадали в сражения?

— Судьба хранила.

— Я так и понял. Но вы молодец, отлично держитесь.

— Да плохо я держусь. Но стараюсь хотя бы не мешать. Не уверена, что смогу кого-нибудь убить, даже если мне будут угрожать.

— Значит, не думайте об этом. Мы тут для того, чтобы ни вам, ни Тилечке, ни госпоже Агнессе, ни нашим добрым братьям никого убивать не пришлось. Пока справляемся.

— Вы отлично справляетесь. Их же было больше, чем нас?

— Раза в два. Но мы сильнее, — он снова улыбнулся.

— И что было нужно от нас этим людям?

— А что нужно таким людям? Ограбить и убить. У нас хорошие кони и неплохая одежда. Опять же, три женщины. За это стоит напасть на путников. На нас же не написано, что мы через одного — маги?

— Но у них тоже были маги!

— Да, четверо.

— А мне показалось, что четырнадцать.

— Они стояли за спинами остальных и поддерживали, сколько могли.

— Кто-нибудь из них выжил?

— Нет. Нечего. Я думаю, что кто-то у них там остался — им же пытались подать сигнал к отступлению. Но сегодня они на нас уже не нападут. И ни на кого другого тоже не нападут. А мы завтра отправимся дальше.

Каша сварилась, Лизавета добавила туда специй, мелко порубленных кореньев — для вкуса, и пахучих зелёных листиков. Попробовала — нормально.

— Хотите попробовать? — глянула на Сокола.

— Не откажусь, — он неотрывно смотрел на неё.

Зачерпнула, дала ему ложку.

— Могу ещё дать хлеба и мяса.

— Это чуть позже. Вы замечательно готовите, госпожа моя. С вами можно жить и горя не знать, — вернул ей ложку и поцеловал руку.

— Да ладно, — отвернулась она.

Домашние, конечно, ели то, что она готовила, но всегда воспринимали это, как должное. Даже когда она делала к празднику или просто так какие-нибудь непростые блюда. А тут — надо же, просто каша. Правда, ночью, в горах и после трудного дня. Может быть, в этом всё дело?

Все уже поели и легли спать, а Лизавета всё думала. Он ей всё это говорит потому, что она ему нравится, или потому, что она иногда приносит реальную пользу? И никак не могла решить, что было бы ей более приятно, с этой дилеммой и заснула.

Наутро спали, пока не рассвело, то есть — долго. И оказалось, что снаружи идёт дождь. Мелкий настырный дождь, который уже успел залить всё кострище.

Новый костёр сделали маги, вещи под крышей только отсырели, но не промокли. Часов давно не существовало, и по прикидкам Лизаветы, выехали они где-то ближе к обеду. И кто-то из служек бурчал, что таким темпом встречать Перелом года придётся где-нибудь меж камней в горах, а вовсе не в приличном месте.

О таком моменте Лизавета уже успела позабыть. А собиралась же вечерами расшивать платье, и у неё ещё были клочки ткани на подарочки! Но каждый, мать его, день был интереснее предыдущего, вчерашний — так и вовсе, а каков день, таков и вечер, даже песен уже не пели два дня, и рассказов не слушали. И Лизавета никак не представляла себя в такой ситуации потрошащей тюк и пришивающей какие-то штучки к платью при свете магического фонарика, о котором, кстати, пришлось бы ещё кого-нибудь попросить. О нет. Перевязать, переодеть, отмыть, накормить. И спать. И хорошо.

А сейчас вокруг не было ничего хорошего. Самым хорошим выглядел капюшон плаща — он не промокал мгновенно, а впитывал влагу постепенно. Наверное, и сохнуть потом будет неделю. Если вообще удастся дожить до такого светлого момента, в котором вокруг окажется сухо.

За день такого момента не случилось — до сумерек неспешно поднимались в гору под дождем, в сумерках остановились на какой-то мокрой поляне. Служки натянули меж деревьев большой тент, маги осушили землю под ним, шатры поставили плотно друг к другу, и костёр — сбоку, его тоже поддерживали маги по очереди. Быстро варились, быстро ели, и снова было не до песен-сказок.

Утром, правда, Сокол посмотрел на её унылое лицо и попросил у брата Джанфранко кофейных зёрен. Кофе немного подправил ситуацию, особенно — из таких рук, Лизавета так и сказала, но после первого часа верхом под дождём уныние вернулось.