Перстень на пальце - Валерий Александрович Пушной

Разжав губы, Васильевич кашлянул. Второй оперативник равнодушно произнес:

— Рука богатого человека. Холеная.

Еще раз кашлянув, Васильевич смущенно улыбнулся, молча кивнул, поддерживая напарника. Акламин придвинул снимок к себе, спросил:

— Васильевич, помнишь, когда мы только начинали, у нас было дело по ограблению музея?

— Было что-то. Давно, правда, — подтвердил Васильевич. — Оно, кажется, осталось нераскрытым. Сложное было.

— Посмотри на перстень, — обратил его внимание Аристарх. — Подними-ка в архиве то дело. Кажется мне, что перстенек этот может быть из музейной коллекции драгоценностей князей Тахинских. Не уверен полностью, но что-то клюнуло в голову. Надо проверить. Если это подтвердится, тогда ты сделал очень удачный снимок. Перстень весь, как на ладони. Ну, а если не подтвердится, тогда, увы.

— Ну, не знаю, — протяжно прокашлял Васильевич. — Я, по правде сказать, уже не помню, как выглядели похищенные драгоценности. Сомневаюсь, что этот перстень из музея. Не идиот же этот человек, чтобы вот так открыто носить на пальце антикварную коллекционную вещицу, которая к тому же находится в розыске. Такие вещи хранятся за семью замками и печатями, продаются на черном рынке с великими предосторожностями. А приобретаются не для того, чтобы их перепродавать или открыто носить. Это, — Васильевич кивнул на фотографию, — скорее всего, копия и не более того.

— Как знать, как знать, — задумчиво отозвался Аристарх. — Иногда чрезмерная самоуверенность и честолюбие заводят человека в дебри. Всю жизнь прятать в тайнике музейные ценности становится неинтересно, скучно. Хочется показать свою значимость. Антиквариат, которому цены нет, не может бесконечно радовать один и тот же глаз, если эту радость невозможно ни с кем больше разделить. Мне представляется, что это тот самый случай. Вспомни, тогда нам так и не удалось выяснить, кто ограбил музей. Очень аккуратно все было сделано, просто филигранно. Без следов и помарок. Вошли тихо, и вышли с коллекцией. Сигнализация не пикнула. Мистика.

— Вот именно, мистика, — согласился Васильевич. — Профессионально. Я и тогда и сейчас уверен, что работали не более двух человек. Ибо чем больше преступников, тем больше вероятность оставить следы. А их не было.

Отложив это фото в сторону, Акламин аккуратно собрал в стопку остальные. Достал из кармана пиджака записную книжку с авторучкой, раскрыл, проговорил:

— Итак, что нам известно, что нужно выяснить, и как это может быть связано с похищением Ольги Корозовой? Прочертим новую линию: Хозяин, его дочь, этот человек, назовем его условно Перстень.

— Вообще-то у него есть имя. Но черт с ним, пускай будет под кличкой Перстень. Однако, в отношении него я сомневаюсь, — сказал второй оперативник, поглаживая острый подбородок. — Как бы этот человек на снимке не стал ложной целью. Только время зря убьем. И не уверен, что вдова Латаева чем-нибудь нам поможет в поиске жены Корозова. Даже если ее отец каким-то боком был причастен к этой истории, то дочь вряд ли могла знать.

— Все может быть, — кашлянул Васильевич и поправил очки. — А, может, замутим весь пруд, крупную рыбу выудим, и сети с Корозовой достанем?

— Ладно, по дочери Хозяина могу согласиться. И даже согласен предположить, что у этого холеного типа, Перстня, рыльце тоже в пушку, — уступил второй оперативник, продолжая поглаживать подбородок, — но как его привязать к похищению Корозовой? — посмотрел на Аристарха.

— Пока не знаю, — серьезно отозвался тот. — Пока все на уровне интуиции. Фактов, естественно, никаких нет. Вот и обсудим это.

Стали обсуждать. Аристарх что-то помечал в книжке. Постепенно позиции сближались, и вырисовывалось направление дальнейшей работы. Разумеется, была вероятность ошибки. Между тем, лимит на ошибки уже закончился, ошибаться было просто нельзя. В тот же день подняли архив. Внешний вид перстня на пальце Перстня совпал с тем, что был похищен из музея. Пока рано было утверждать, что это один и тот же перстень, а не копия с него, но подвижка в поиске все-таки наметилась. Приведет ли она к Ольге Корозовой неясно, но все возможно.

Следующий день был удивительным. В середине дня при свете солнца стал накрапывать мелкий теплый дождик. Слегка мочил асфальт, который тут же высыхал. Именно в этот момент Акламин вместе с Васильевичем вошел в калитку особняка, где теперь хозяйкой осталась вдова Латаева. Третий опер был за воротами. Взгляд Аристарха сразу отметил многочисленность охраны во дворе. Казалось, что все готовы скопом ринуться к ним и вывернуть у них карманы. Вероятно, так бы и случилось, если бы не их полицейские удостоверения. Вдова встретила в просторной прихожей. В длинном темно-вишневом платье с накинутым на плечи черным кружевным платком, который говорил о том, что у нее траур. Аристарх, прежде всего, увидел на ее чуть осунувшемся лице яркие, но холодные и настороженные глаза. Потом пышные красивые волосы. А уже затем длинноватый нос и великоватый рот. В глазах не было никакого вопроса, как будто она заранее знала, о чем будут спрашивать. На ум пришло, что вдова не глупа, определенно понимала, что полиция обязательно придет к ней. Из прихожей она провела их в гостиную. Показала на стол со стульями посреди комнаты. На мебель, стоявшую вдоль стен, и зеркало на стене была наброшена черная ткань. Все сели за стол. Акламин достал записную книжку, положил перед собой, не отрывая глаз от вдовы. Выражение ее лица по-прежнему не менялось, оставалось таким же, как было в прихожей. Но вдове не нравилось, как внимательно и серьезно Акламин присматривается к ней. Впрочем, она не подавала вида.

— Примите наши соболезнования в связи со смертью отца! — он чуть помедлил, как бы ни желая доставить ей дополнительную боль, но закончил. — И мужа.

Намеренно Аристарх сказал о двоих. Ему нужна была ее реакция. Если она знает о смерти мужа, значит, варилась в общей каше дел Хозяина. А, стало быть, должна знать об Ольге. Акламин смотрел в глаза вдове, они оставались неподвижными.

Между тем, после упоминания мужа, она вскрикнула, как обычно случается, когда новость ошарашивает. И все же глаза выдали ее. По ним Аристарх увидел, что ей уже известно о смерти Латаева. Таким образом, можно было сейчас строить свое дознание на уверенности, что многое для нее не тайна. Васильевич произнес какие-то слова утешения, хотя тоже понял, что она лукавит. Она была молода, а они оба опытны. И она продолжала играть:

— Почему вы говорите о смерти мужа? — спросила растерянно.

— Потому что его нашли мертвым, — ответил Аристарх. — Разве вам не сообщили?

— Как? Где? Когда нашли? — вскликнула она. — Никто не сообщал!

— Его тело зарыли в лесу. Там и нашли, — пояснил Васильевич, поправляя очки.

Бегая глазами по лицам