Око Озириса - Ричард Остин Фримен

– Ошибаетесь, – запротестовал Торндайк, – хотя я упрекаю себя, что подвергал вас опасности. Это ведь я попросил вас ассистировать мне при осмотре тела самоубийцы, из-за меня вы поздно возвращались по ночным улицам, где нас подстерегал злодей. Если бы вы оставались в городе и обедали у миссис Хорнби…

– Нет-нет, – перебил я его, – я рад, что вместе с вами пережил это приключение. Трудности делают нас и сильнее, и мудрее.

– Но какая замечательная модель! – восклицал Торндайк, поворачивая цилиндр туда-сюда и любуясь им. – Это ж надо додуматься! Снаряд выпущен из мощного – в виде трости, которую вы разглядели при свете фонаря, – духового ружья с нагнетательным насосом и нарезным дулом.

– Откуда вы знаете?

– Нет смысла вставлять в снаряд иглу, если при полете спереди не будет выступать кончик, – вот главное свидетельство того, что дуло нарезное. Маленький квадратный выступ на задней поверхности цилиндра, очевидно, сделан для того, чтобы вставить пыж – тонкую пластинку из мягкого металла, которая под давлением сзади сдвигается в нарезные бороздки и придает пуле вращательное движение. В решающий момент пыж выпадает, позволяя пуле вылететь.

– Интересная конструкция, но при одной мысли, что ее собирались опробовать на нас, мне становится не по себе.

– Мне тоже, – кивнул Торндайк, – и скажу откровенно: тем, что я сейчас сижу здесь, живой и невредимый, я обязан не просто счастливой случайности, а вам, Джервис, тому, что вы были рядом со мной.

– Вы преувеличиваете…

– Ничуть. Ваше присутствие усложнило ситуацию и спутало преступнику карты. Если б я шел по улицам один, он подобрался бы ко мне гораздо ближе, и тогда уж точно не промахнулся бы. Вы представляете себе его план?

– В общих чертах, – ответил я, – но мне хотелось бы услышать вашу версию.

– Извольте. Сначала злодей узнал, что я возвращаюсь в Лондон поздним поездом, и караулил меня на вокзале. Преступник готовился к операции заранее: в частности, наполнил цилиндр раствором сильного алкалоидного яда, что нетрудно, если окунуть иглу в состав и втянуть жидкость с помощью поршня через маленькое отверстие у заднего конца снаряда. Вот, посмотрите: внешняя сторона поршня покрыта введенным через отверстие вазелином, который не дает яду просочиться. Дождавшись моего приезда, убийца последовал бы за мной на велосипеде, пока я не очутился бы в достаточно уединенном месте. Он приблизился бы ко мне, или прошел рядом, или затаился на углу, а затем выстрелил бы с близкого расстояния. Неважно, куда бы он угодил: все органы нашего тела в равной мере важны и уязвимы. Он мог бы, например, стрелять мне в середину спины. Пуля, вращаясь, попала бы в цель, игла проколола бы одежду и вонзилась в живую плоть. Когда пуля внезапно остановилась бы, тяжелый поршень под воздействием собственного импульса впрыснул бы в ткани тела ядовитую струю, после чего пуля, высвободившись, упала бы на землю.

– Я лишь сейчас вполне осознал, что вы, мой бесценный друг, находились на волосок от смерти.

– Так вот, – продолжал Торндайк, – выстрелив в меня, злодей сел бы на велосипед и исчез, а я, почувствовав укол, повернулся бы и, не задерживаясь, чтобы осмотреть пулю, немедленно пустился бы в погоню. Настичь человека, который мчится на гоночном велосипеде, я, конечно, не способен, но все-таки потратил бы на это пустое занятие несколько минут. Тем временем яд начал бы действовать, причем быстрее обычного – по причине затраченных мною физических усилий, – и я рухнул бы в изнеможении. Утром мое тело нашли бы, и что? Признаков насилия нет, след от укола почти не виден – я даже не уверен, что его заметили бы при осмотре трупа. Какой же вердикт? Смерть от сердечного приступа. Просто и обыденно. Кстати, если бы присутствие яда и выявили, это не улика. Пуля валялась бы на улице или ее подобрал бы какой-нибудь мальчишка. Но и взрослый прохожий, попадись ему эта пуля, не догадался бы о ее предназначении и не связал бы ее с человеком, которого обнаружили мертвым. Согласитесь, план разработан с поразительной предусмотрительностью. О технической стороне я уже упоминал – она выше всяких похвал. Вывод: действовал виртуоз.

– Мерзавцу не откажешь в сметливости, – покачал я головой. – А кто он? Вы кого-нибудь подозреваете?

– Учитывая, что умные люди, по недоброму замечанию Карлейля, не составляют подавляющего большинства населения и что из тех умных, с кем я общаюсь, лишь единицы заинтересованы в моей преждевременной кончине, возьму на себя смелость выдвинуть довольно правдоподобную гипотезу.

– И что вы собираетесь предпринять?

– В ближайшее время? Избегать ночных прогулок и всяческих волнений. Это вредно для здоровья.

– Погодите, вы что, не попытаетесь защитить себя? Где гарантия, что преступник не нападет на вас снова? Вы думаете, он остановится? Черта с два! Вас хотят убить, причем во второй раз! Вы ведь не станете отрицать, что инцидент в тумане, когда вам едва не размозжили голову, – вовсе не несчастный случай?

– Я сразу понял, что это покушение, но зачем вас расстраивать? Улик против злодея у меня мало, следовательно, привлечь его к ответственности я пока не могу. Вдобавок это означало бы выказать свои подозрения, что совсем уж глупо и повредит делу, которым мы занимаемся. Если же я буду сидеть тихо, негодяй рано или поздно совершит оплошность и даст мне в руки важную улику. Затем мы отыщем пневматическую трость, велосипед, запасы яда и кое-какие другие мелочи, которые я держу в уме как потенциальные доказательства, хотя и недостаточные сами по себе. А теперь предлагаю лечь спать, иначе завтра мы будем ни на что не годны.

До начала суда оставалась неделя, и чем ближе, тем сильнее я волновался, понимая: если Торндайк не разгадает эту адскую загадку и не выстроит крепкую линию обороны, процесс долго не затянется. Обвинение в краже уже предъявлено и пока не только не опровергнуто, но даже не поставлено под сомнение, а значит, Рубена Хорнби осудят, он долгие годы проведет в тюрьме, получит несмываемое клеймо «вор» и навсегда покроет позором себя и своих родных. Но все может сложиться иначе: с Рубена Хорнби снимут обвинение и оправдают, он вернет себе честное имя и уважение окружающих и выйдет из зала суда свободным и счастливым человеком.

В последние дни мой коллега почти не покидал лаборатории, при этом его кабинет, где он обычно работал с микроскопом и занимался бактериологией, постоянно бывал заперт. Что творилось наверху, никто не знал. Полтона туда не пускали, и это приводило его в состояние крайнего раздражения, которое еще усилилось, когда однажды он заметил, как из лаборатории – святая святых в доме, куда прежде не ступала нога постороннего, – ухмыляясь и потирая руки от удовольствия, выходит мистер Энсти. Я неоднократно встречал барристера в квартире, подолгу беседовал с ним, и постепенно он нравился мне все больше; его напускная веселость и безобидная шутливость, как часто случается, скрывали натуру серьезную и глубокую: Энсти был человеком обширных познаний и высоких нравственных принципов. Торндайка он глубоко уважал, а мой коллега отвечал ему искренней симпатией – в общем, союз этих двух людей, мыслителей и практиков одновременно, обещал достойные плоды.