Око Озириса - Ричард Остин Фримен

В то утро, о котором я собираюсь рассказать, я заметил Энсти из окон гостиной: он шел со стороны Краун-Оффис-роу прямо к дому Торндайка, и, несмотря на дружеские чувства, которые я питал к барристеру, на этот раз я не обрадовался его визиту. Дело в том, что Торндайк рано уехал по делам, и в его отсутствие на меня ложилась обязанность принять и развлечь гостя, а я ждал Джульет и хотел провести с ней несколько минут наедине. Правда, моя прекрасная возлюбленная должна была прийти через полчаса, но кто мог знать, как долго Энсти задержится у нас и удастся ли мне от него отделаться? В общем, я нервничал и ерзал на диване, на ходу соображая, что предпринять.

Громкий стук дверного молоточка возвестил о прибытии нарушителя моего спокойствия, я открыл дверь, и Энсти ступил в прихожую с видом человека, у которого куча свободного времени, а значит, почему бы не потратить часок-другой на неторопливую беседу о погоде и житейских удовольствиях. Он с напускной важностью пожал мне руку, уселся в гостиной и принялся неспешно сворачивать сигарету.

– Мистер Торндайк не сможет к нам присоединиться, – сообщил я, втайне надеясь, что это сподвигнет гостя быстрее откланяться.

– Вот как? – слегка приподнял он брови. – Позвольте, угадаю: наш ученый собрат экспериментирует в своем заповедном царстве наверху? Или отправился в путешествие?

– Нет, он не в лаборатории. Сегодня у него консультация; странно, что он вас не предупредил.

– Забыл, наверное; я, собственно, заглянул, чтоб задать ему пару вопросов о деле Рубена Хорнби. Вам известно, что на следующей неделе состоится суд?

– Да, Торндайк сказал мне. Что вы думаете о перспективах подсудимого? У него есть надежда добиться справедливости? Или все пропало и обвинительный приговор неизбежен?

– Добиваться подсудимому ничего не придется, ему отводится роль пассивного свидетеля битвы, а вот мы, – тут Энсти выразительно похлопал себя по груди, – собираемся сражаться до полной победы. Приходите послушать – вы проведете время с пользой и удовольствием, а враг, к его невыразимому удивлению, будет повержен, – рассмеялся Энсти, вертя в руках сигарету.

– Вы уверены в благополучном исходе?

– Да, – ответил он, – хотя мистер Торндайк не так оптимистичен, как я, и допускает неудачу. Но она грозит нам лишь в том случае, если в присяжные пригласят микроцефалов, а судья, как круглый дурак, не поймет простейших показаний технического характера. Мы надеемся, что такого не случится, а раз так, то в целом чувствуем себя в безопасности. Надеюсь, я не разглашаю секреты вашего патрона, он ведь не любит несвоевременных деклараций.

– Это верно, – улыбнулся я, – меня он не балует никакими подробностями, поэтому я рад пооткровенничать с вами.

– Вот как? – забеспокоился Энсти. – Тогда попрошу вас поклясться в соблюдении тайны. Да, расследуя преступления, Торндайк всегда до поры до времени замкнут, застегнут на все пуговицы, и он прав. Я не перестаю восхищаться тактикой, вынуждающей его противников укреплять и баррикадировать вход, который Торндайк, вроде бы, и не собирается атаковать. Впрочем, по-моему, вы мечтаете, чтобы я скорее убрался к черту. Дайте мне сигару, и я уйду – хотя и не в том направлении.

– Возьмите из тех, которые так любит Торндайк, – предложил я, не отказав себе в удовольствии поиздеваться над докучливым гостем.

– Что? Эти дурацкие трихинопольские? Увольте, лучше я буду курить бумагу, купленную у книготорговцев, или на худой конец – собственный парик.

Я раскрыл перед ним свою коробку с сигарами; он с озабоченным видом выбрал одну, понюхал и положил в карман, после чего церемонно попрощался и, весело насвистывая мотивчик из новой комической оперы, удалился вниз по лестнице. Моему ликованию не было предела, тем более что минут через пять раздался легкий, аккуратный стук медного молоточка, и мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я бросился к порогу и, распахнув дверь, увидел Джульет.

– Можно войти? – сухо спросила она. – Мне нужно сказать вам что-то важное, перед тем как мы отправимся.

– Что стряслось? – встревожился я, потому что девушка выглядела сильно расстроенной, а ее пальцы, прикоснувшись к моей руке, заметно дрожали.

– Беда, доктор Джервис, – со слезами в голосе промолвила она и сделала отрицательный жест, когда я предложил ей сесть в кресло. – Мистер Лоули изложил свои прогнозы относительно дела бедного Рубена, и такая позиция доводит меня до отчаяния.

– Повесить мало этого остолопа, – пробормотал я, но поспешно извинился. – Зачем вы пошли к нему, мисс Гибсон?

– Я к нему не ходила, это он обедал у нас вчера и держался мрачно и хмуро, как туча. Видя мои переживания, Уолтер отвел нас с Лоули в сторонку и попросил его объективно оценить сложившуюся ситуацию. Его ответ поразил меня пессимизмом и безволием. «Дорогой сэр, – сказал он Уолтеру, – единственный совет, который я отважусь вам дать: перенесите несчастье с философским стоицизмом. Я почти убежден, что ваш кузен будет признан виновным и осужден». – «Но позвольте, – перебил его Уолтер, – как обстоит с линией защиты? Мы ведь имели все основания надеяться». Мистер Лоули пожал плечами и неприязненно произнес: «У вашего кузена слабое, жиденькое алиби, оно ни на что не годится; к тому же у нас нет ни показаний, ни фактов, которые хоть чуть-чуть пошатнули бы доводы обвинения. Выражаясь откровенно, я вообще не верю, что такие факты существуют». – «Вероятно, доктор Торндайк обнаружил что-то новое», – возразил Уолтер. И тут Лоули заявил вызывающим тоном, чеканя слова и хлеща нас ими, словно плетью: «Я не слышал от мистера Торндайка ничего такого, что заставило бы предположить, будто он действительно добился успехов в том деле, за которое столь опрометчиво взялся». Это правда, доктор Джервис? Я измучена, напугана, не нахожу себе места и не сплю ночами. Я же до последнего верила в Торндайка и в вас. Неужели Рубена посадят в тюрьму? Он не похищал эти злосчастные алмазы!

Ища поддержки, она сжала мою руку и устремила на меня умоляющий взгляд; ее прелестные серые глаза вмиг наполнились слезами. Я был так пленен ее красотой, доверчивостью и беззащитностью, что моя осторожность растаяла, как снег под июльским солнцем, и я забыл про клятву, которую совсем недавно дал мистеру Энсти.

– Неправда, – ответил я, беря Джульет за руку и с трудом сдерживаясь, чтобы не прижать девушку к груди. – Я бы никогда не позволил себе преднамеренно ввести вас в заблуждение, ибо это означало бы, что я предал нашу дружбу, а она для меня – все, я не мыслю себе счастья без вас и испытываю к вам такие сокровенные чувства, о которых никто, кроме меня самого, никогда не узнает.

Она вздрогнула и улыбнулась сквозь слезы, точно раскаиваясь, что так напугала меня и вынудила признаться в любви:

– Простите, ради бога, и не обижайтесь. Вы не сердитесь? С моей стороны и вправду глупо переживать из-за слов мистера Лоули, особенно после того, что вы мне говорили. Это выглядит как недоверие к вам. Но вам, сильному, мудрому мужчине, пристало быть снисходительным к слабой женщине. Боже, что я натворила! Я потеряла выдержку, взвинтила себе нервы и понапрасну взбудоражила вас. Поклянитесь, дорогой доктор Джервис, что вы меня прощаете, иначе моему бедному сердцу станет еще больнее.