Ночь Стилета - Роман Канушкин

Алексашка даже вырезал поезду маленькие буфера, и теперь он бежал как по рельсам и ударялся о резиновый тупик (Алексашка использовал для этого обычный ластик), и поэтому ему не грозило разрушение от ударов.

На следующий день Алексашка стриг свои кусты. Девочка, как всегда, подбежала поприветствовать его. Он, смущаясь, извлек свою игрушку. Девочка ахнула. Когда же она увидела, что паровозик еще и бегает, ее восторгам не было предела. И тогда она сделала то, что никогда до этого с Алексашкой не делали, — она поцеловала его в щеку. Вера Григорьевна с улыбкой наблюдала эту сцену.

Алексашка залился краской и принялся с остервенением стричь свои кусты, а девочка побежала играть со сверстниками. Алексашка смотрел ей вслед — она была похожа на маленького олененка.

Он смотрел ей вслед и думал, что нехороший день приближается. День, когда прозрачные связи между Землей и Небом опасно натягиваются. И это очень нехорошо. Это может быть страшно. Поэтому, когда такой день придет, Алексашка постарается быть с ней рядом.

* * *

Подполковник Прима находился на месте преступления: Как только старший лейтенант Козленок доложил ему о происшествии, Прима тут же поинтересовался:

— Кто выехал на труп?

— Седой.

— Седой? — недовольно поморщился Прима. Он, конечно, знал, о ком идет речь, но в последнее время ему было вовсе не до фамильярности. — Что это за Седой такой?

— Простите, товарищ подполковник, — сконфуженно произнес Козленок, — капитан Сидоренко.

— Хорошо. Скажите им, что я сейчас туда еду.

Все те двадцать минут, что Прима добирался до места преступления, он думал только о том, что Железнодорожник опять появился, — четвертая жертва после годового затишья, и еще… почему-то он думал о том, чтобы только новой жертвой Железнодорожника не оказалась Наталия Смирнова. Он не мог отделаться от ощущения, что с ним кто-то затеял безумную, дьявольскую игру, а от этого его старая язва в желудке вовсе не перестанет кровоточить. Два нераскрытых дела так и висели на Приме мертвым грузом — дело об убийстве гражданки Яковлевой Александры Афанасьевны и дело Железнодорожника, который вот снова вернулся. Еще немножечко, и на него спустят всех собак. А от этого язва тем более не перестанет кровоточить.

Некоторое время назад Прима был уверен на сто процентов, что два этих дела никак не связаны. Теперь он знал только, как и некий великий мыслитель прошлого, что ничего не знает. Чем больше фактов, чем больше подробностей открывалось по делу Яковлевой, тем более запутанной становилась вся картина.

Наталия Смирнова, близкая подруга потерпевшей и основной свидетель, проходящий по делу, выложила далеко не все карты, какими располагала. Девушка пробеседовала с Примой более трех часов, была откровенна (а Валентин Михайлович за столько лет службы научился распознавать, когда человек «говорит», когда «колется», а когда «вешает лапшу»), искренне сострадала случившемуся; Прима даже был уверен, что установил со свидетельницей нормальный человеческий контакт, и… что-то произошло на опознании. Что-то испугало ее? Почему она исчезла? Ведь это глупо, и очень бы не хотелось объявлять ее в розыск. Но…

Сейчас он был уверен, что в день опознания Наталию Смирнову очень сильно испугал какой-то факт, нечто, укрывшееся от глаз опытных экспертов. И наверное, кое-что важное она Приме все же не сообщила. Прима внимательно просмотрел экспертные отчеты; не все еще было готово, но заключения патологоанатомов, судмедэксперта, предварительные отчеты по работе со следами он знал уже чуть ли не наизусть. С отпечатками пальцев на всех возможных вещдоках был полный бардак. Некоторые следы оказались смазанными, другие отчетливыми, одни отпечатки перекрывались другими, что в общем-то и должно было остаться в квартире, где, кроме хозяйки и ее подруги, ежедневно бывало немало гостей.

Бесспорным оставался факт, что смертельное ранение было нанесено опасной бритвой. Однако убийца не оставил ее на месте преступления, а забрал с собой.

Зачем иметь при себе орудие преступления? Профессионалы оставляют его на месте, только Прима что-то не слышал, чтобы профессионал использовал опасную бритву.

Далее: никаких угроз на автоответчике не обнаружено, хотя Наталии Смирновой удалось распознать не все голоса звонивших. На всякий случай кассета из автоответчика, упакованная в целлофановый пакет, находится там, где ей и положено: вместе с другими вещдоками она покоится у экспертов, ожидая своей дальнейшей участи. Так или иначе, эксперты работают. Но скорее всего никаких сенсаций здесь не предвидится — по всему выходило, что порезал ее кто-то из дружков-сутенеров.

На теле также не обнаружено ничего необычного. Несколько следов уколов, в крови огромное количество наркотического вещества довольно редкой и дорогой формулы — нарозина, однако накопленная ли, разовая ли доза — в том и другом случае она не была смертельна, хотя замерла на отметке «предкритическая». Еще в крови обнаружены остатки следов пенициллина — антисептическое и заживляющее… На теле имелось несколько кровоподтеков амурного характера, так называемых засосов, что довольно странно для проститутки ее нынешнего уровня. Татуировка на левой ягодице, частично переползающая на самое основание бедра.

Рисунок совсем небольшой, и, чтобы он был виден, требовалось надеть слишком уж откровенное бикини. Прима кое-что (и надо отметить — немало) понимал в символике уголовных татуировок. Здесь все было по-другому — чистый декор, прихоть взбалмошной девицы, дать бы по рукам за такую глупость, только теперь-то давать по рукам некому. Что еще? Левая лодыжка так и осталась припухлой — судя по всему, не более чем за сутки до момента смерти был очень сильный удар по ноге или ногой, словно она решила поиграть в футбол каменным мячом. Скорее всего в последние сутки она сильно хромала. И еще у нее оказался проколот сосок левой груди — так называемый пирсинг, но к моменту обнаружения тела уже какое-то довольно продолжительное время она не носила там никаких украшений (если какая-то штука, вставленная в сиську, или в бровь, или в крылья носа, может считаться украшением. На взгляд Примы — это полный идиотизм!), отверстие успело несколько затянуться. Вот, собственно говоря, и все.

Что же при опознании тела могло так сильно напугать Наталию Смирнову?

Но есть и более важный вопрос: что творится с ним, с Примой, что за смутное ощущение не дает ему покоя? Почему он так внутренне напрягся, получив известие о новой жертве Железнодорожника? И прежде всего почему он так боится, что этой новой жертвой окажется Наталия Смирнова?

Что-то происходит вокруг Примы, вокруг матерого сыскного пса, еще не утратившего своего чутья и мертвой хватки. И если в этом круге событий исчезнет звено Наталии Смирновой, то все покатится к чертовой матери. Вот, наверное, что и творится. Даже не совсем так — если Наталия Смирнова окажется делом рук Железнодорожника, то этого, предполагаемого, круга событий не останется. И вот тогда все действительно покатится…

Что-то внутри его головы покатится тоже, и от язвенных кровотечений не спасет уже никакой Кисловодск, потому как это темное безумие, плещущееся пока снаружи, переселится внутрь Примы…