Дорогой Джим - Кристиан Мерк

Глаза Джима были полуоткрыты. Белая бабочка, трепеща крылышками, села ему на шею, привлеченная запахом крови из свежей раны. Я пнула его ногой, и тело Джима завалилось на бок. Ощущение было такое, словно я пихнула мешок с гнилыми яблоками. Потом поставила ногу ему на спину — он не шелохнулся. И вдруг внутри у меня точно сломалось что-то.

Снова залаяла собака — на этот раз совсем близко. Ифе, молча забросив за спину двустволку, схватила нас за руки. Я была как тряпичная кукла. Все мое тело разом будто онемело. Только оказавшись на заднем сиденье «мерса», я снова бросила взгляд на руки — и принялась вытирать их о свою дурацкую юбку. Руки болели, словно я сильно расшибла их. Я так и не поняла почему. Неужели руки убийцы принимают на себя часть той боли, которую они приносят? Возможно. Они так и болят теперь — с того самого дня.

Бросив взгляд через заднее стекло, я увидела Джима — он так и сидел, привалившись спиной к дереву. Как будто задремал на солнце. Даже в смерти он был прекрасен. Я бы сказала — из него получился великолепный труп. Мне вспомнилось, как мы втроем мечтали, что подвесим его за ноги на дереве. Только спросим сначала, кто этот тип, с которым мы переговаривались по радио — тот самый, которому, похоже, было известно о нем все. На этом настаивала Ифе, а мы были не против. Шорох песка под колесами машины оглушил меня, больно отдаваясь в барабанных перепонках.

Потом мы вдруг остановились — так резко, что я боднула приборную доску. Ифе, даже не выключив двигатель, пулей вылетела из машины и бегом бросилась обратно, на ту опушку, где остался Джим. Мы с Фионой уставились ей вслед, потом посмотрели друг на друга и онемели, увидев свои измазанные кровью лица. Убийство, связавшее нас, не располагало к разговору. Наконец вернулась Ифе — усевшись в машину, она молча вдавила в пол педаль газа, забыв захлопнуть дверцу. Так мы и ехали с хлопавшей на ходу дверцей — из-за этого «мерс» смахивал на салун из какого-нибудь голливудского вестерна. Я посмотрела на Ифе… Господи, вылитый сфинкс, от которых балдела Фиона! Взгляд устремлен вдаль, лицо каменное, точно маска. Всю обратную дорогу до ее коттеджа мы проделали с такой скоростью, что я не успевала следить за дорожными знаками.

— Слушай… а чего ты вернулась-то? — наконец не выдержала я, когда снова обрела способность нормально дышать.

— Нож, — бросила она каким-то чужим голосом. Мысли ее были где-то далеко. — Вы оставили нож у него в груди.

Если ты рассчитываешь услышать, как мы мучились потом, в ужасе от содеянного, то придется тебя разочаровать — ничего такого не было. Мы не бродили, как тени, по саду, заламывая руки и заливаясь слезами раскаяния. Ни одна из нас, насколько я помню, не испытывала ни малейшего сожаления. Похоже, старушка леди Макбет погорячилась. Потому что кровь Джима отлично смывалась обычной водой с мылом.

Давай ненадолго задержимся на этом — что-то подсказывает мне, что теперь ты бросился в другую крайность и тебе уже кажется, что мы находили своеобразное удовольствие в том, что сделали. Ну как, я угадала? Небось думаешь, что мы с гиканьем отплясывали в коттедже Ифе, как какие-то чокнутые индейские скво, которым только что удалось снять скальп с бледнолицего, да? Ничуть не бывало. Ох уж эта молодежь… Мне даже кажется, я вижу, как ты укоризненно качаешь головой — ничего святого для нее нет… пьют, развратничают — а что потом? Об этом они не думают… Ну как, угадала? Нет-нет, ничего подобного. Все совсем не так.

Если тебе хочется узнать правду, она куда проще, чем ты воображаешь. Больше не будет убитых женщин… никто не будет теперь натыкаться на истерзанные полуобнаженные тела тех, кто еще вчера радовался жизни — вот и все, о чем мы думали. Да, конечно, в какой-то степени это была месть за Ифе… но дело не только в этом. Мы с сестрами и так уже начали потихоньку отдаляться друг от друга, но, когда между ними встал Джим, все стало еще хуже. Когда-то Ифе с Фионой едва не передрались из-за этого ублюдка, а я смотрела на это, и сердце у меня обливалось кровью. Не говоря уж об угрозах нашей ненаглядной тетушки — но это уже так, к слову. Получается, убийство seanchai вновь сделало нас семьей… Да-да, ты не ослышался — семьей! А теперь можешь падать в обморок от возмущения — на здоровье! Но давай хотя бы сойдемся на том, что когда этот подонок перестал дышать, мы трое снова стали намного ближе друг другу…

Вернувшись в стоящий на отшибе коттедж Ифе, мы не выходили оттуда несколько дней подряд. Знаю, это может показаться тебе глупым, ведь, в конце концов, не идиотки же мы… понимали, что нас будут подозревать в первую очередь. И тем не менее, сейчас для нас гораздо важнее было то, что мы снова вместе… а о том, что станем говорить в полиции, можно было подумать и потом. Впрочем… Сказать по правде, наше туманное будущее в тот момент волновало нас меньше всего. На прошлом был тоже поставлен крест — осталось только настоящее: мы втроем, словно оказавшиеся на необитаемом острове. Стоило только закрыть глаза, как нам казалось, что время повернуло вспять, мы вновь в своей детской, на втором этаже родительского дома, и папа с мамой, закончив дела, скоро поднимутся наверх пожелать нам доброй ночи.

Первую ночь мы провели без сна — забравшись втроем в одну постель, пытались уснуть, но все тщетно. Уже перед рассветом нам все-таки удалось задремать — но это был не сон, а скорее уж беспамятство. После того что мы сделали, наши тела налились свинцовой усталостью. Весь следующий день — во всяком случае, насколько я помню — мы рылись на кухне в поисках чего-нибудь более съедобного, чем скучающий в холодильнике шоколадный батончик. В конце концов мне посчастливилось отыскать засохшую пастушью лепешку с творогом, которую мы честно разделили на троих. Вкус у нее был отвратительный. И мы уселись перед окном и под аккомпанемент протестующих воплей, доносившихся из наших голодных желудков, смотрели, как небо из синего постепенно стало серым, а потом и вовсе черным.

На следующий день мы как будто стали понемногу приходить в себя. Во всяком случае, мне так показалось. А может, ничего и не было, думала я… по крайней мере, ничего такого, с чем бы мы не справились? О полиции по-прежнему не было ни слуху ни духу. В конце концов я решила, что пора немного встряхнуться, а заодно и позаботиться о том, чтобы уничтожить улики. Я читала о таком в книгах. Ведь именно этого от вас обычно и ждут, верно?

Пока Фиона колдовала на кухне, пытаясь сварганить нечто съедобное из завалявшихся на кухне макарон и остатков кетчупа, я собрала нашу одежду, облила ее бензином и подожгла. Не пожалела даже любимую куртку Ифе, ту самую, разрисованную желтыми бабочками, — она тоже полетела в костер вслед за моей малоприличной юбкой. Избавиться от ножа оказалось труднее. С помощью плоскогубцев мне удалось-таки отломать рукоятку — я швырнула ее в огонь, и через минуту она расплавилась, превратившись в уродливый черный ком. Затем, прихватив лезвие, я углубилась в лес, подступавший к самому коттеджу Ифе, — тот самый, где она часто стояла, прислушиваясь к его голосам. Поросшие зеленоватым мхом деревья молча сомкнулись вокруг меня — и по спине поползли мурашки. Стараясь не думать о страхе, я искала подходящее место. Потом, отыскав спиленный почти до основания дуб с единственной уцелевшей веткой, выкопала возле пня ямку фута три глубиной, бросила туда нож, после чего тщательно разровняла землю, прикрыв это место сухими ветками. Когда я уже повернулась, чтобы уйти, меня вдруг словно громом ударило. Не знаю, почему я не подумала об этом раньше… Наверное, просто не до того было.