Тысячеликий герой - Джозеф Кэмпбелл

Индивид и основатель вселенной – суть одно и то же, согласно этой мифологии, это распространенный образ; вот почему демиург в этом мифе предстает как Самость. Восточный мистик раскрывает это абсолютно умиротворенное, постоянное присутствие в его изначальном андрогинном состоянии, когда творец погружается в медитациях в свой внутренний мир.

«На чем выткано небо, земля и воздушное пространство вместе с разумом и всеми дыханиями. Знайте – лишь то одно – Атман. Оставьте иные речи. Это мост, [ведущий] к бессмертию».[397]

Таким образом, хотя эти мифы о творении повествуют об отдаленном прошлом, при этом они повествуют о происхождении человека.

Этот каббалистический текст служит комментарием к той сцене из «Книги Бытия», в которой из Адама рождается Ева. Похожая концепция излагается в «Пире» Платона. Согласно этому мистицизму половой любви, предельный опыт любви есть осознание того, что под иллюзией двойственности скрыто тождество «каждый есть оба». Осознание этого может привести нас к открытию, что под многочисленными индивидуальными формами окружающего нас мира (будь то человек, животное, растение, даже минералы) скрыто тождество; после чего любовный опыт становится космическим, и возлюбленный, который впервые открывает для себя это видение, вырастает до размеров зерцала творения. Мужчина или женщина, познавшие этот опыт, овладевают тем, что Шопенгауэр назвал «наукой о вездесущем прекрасном». Познавший проходит сквозь эти миры, «питаясь тем, что он желает, принимая те формы, которые он желает»; и он поет песню об универсальном единстве, которая начинается словами: «О удивительное! О замечательное! О удивительное!».[399]

Космогонический круг продолжает свое вращение и расчленяет Единое на многое. Тем самым великий перелом, как трещина, раскалывает созданный им мир на два очевидно противоположных плана бытия. В схеме Пайоре люди возникают снизу, из тьмы и тут же приступают к своей работе, поднимая небо.[400] Они представлены в движении и как независимые друг от друга сущности. Они держат совет, они решают, они строят планы; они взяли на себя заботу о приведении мира в порядок. Однако мы знаем, что Неподвижный Источник Движения, словно кукловод, работает за сценой.

В мифологии, даже если в центре внимания пребывает этот Неподвижный Источник Движения, Могущественный Живой Некто, существует удивительная спонтанность в собственно процессе формирования универсума. Элементы конденсируются и движутся в игре своих собственных согласований, по единому слову Творца: части самопроизвольно разрушающегося космического яйца движутся по назначению без всякой посторонней помощи. Но когда перспектива смещается и главными действующими лицами становятся живые существа, когда космос и мир природы изображены с точки зрения тех, кому предназначено обитать в этом мире, тогда весь окружающий мир предстает совершенно с иной точки зрения. Формы мира более не двигаются «по образу и подобию» живых, растущих, подчиняющихся гармонии вещей, они застывают неподвижно или, по крайней мере, впадают в инертность. Сами подмостки вселенской сцены, опоры мироздания перестраиваются, подгоняются и втискиваются в новые жесткие формы. Земля рождает тернии и чертополох; человек ест хлеб свой в поте лица своего.

Таким образом, мы имеем дело с мифами двух видов. В одних демиургические силы продолжают действовать сами; в других же они теряют инициативу и даже противостоят дальнейшему прогрессу в движении космогонического круга. Противостояние, представленное в этой последней форме мифа, иногда начинается еще на стадии длящейся тьмы изначального творящего и порождающего объятия космических родителей. Пусть маори познакомят нас с этой жутковатой темой.

Ранги (Небо) лежал, так плотно прижавшись к животу Папа (Мать Земля), что дети не могли вырваться из утробы на волю.

Один за другим братья-боги стали пытаться развести небо и землю, но все напрасно. Наконец, сам Тане-махута, отец лесов и созданий, обитающих в них, а также тех, что сделаны из дерева, успешно смог справиться с этой неподъемной задачей.