Триумфатор - Ольга Игоревна Елисеева

Эмилий задумался. А, правда, почему? Родился в патрицианской семье, стал сенатором – значит, должен был. Хотя его склонности, как видно, лежали в другом. В чем? Он не знал.

Так и не узнал.

Максенций Варрес раньше успел с ним рассчитаться. Они сцепились на сессии Сената по поводу нового налога. Бывший цензор требовал, чтобы все жители заплатили за мостовые, раз ходят по булыжникам, на которых выбито «Народ и Сенат Вечного Города». Цыцера, которому страшно нравилось это выражение – суть самого духа республики – поддержал Варреса. Диктатор обосновывал, что деньги нужны для обороны столицы. Само по себе это требование не вызвало бы ни у кого возражений: надо защищаться, Секутор идет, закрываем ворота. Однако все понимали, что львиную долю этих денег Варрес оставит себе. На войска пойдут крохи, а родные Максенция будут купаться в лаванде.

Поэтому Эмилий и восстал, попытался похоронить закон. Слушания отложили. Ночью в его дом пришла гвардия – Максенций ее давно купил. Вытряхнула спорщика с женой из постели. Женщине дали убежать, а цензора зарезали тут же, на теплом от ароматного дыма полу спальни.

Что самое обидное, командовал солдатами Плавт, племянник Эмилия, получивший разрешение на пролитие родной крови от понтифика, – и на это у Варреса хватило денег.

Жертву нарочно поставили на колени и, по одному знаку молодого Плавта, преторианец вогнал цензору меч в ключичную ямку. Эмилий не успел охнуть. Острие мгновенно дошло до сердца. Он почувствовал только холод от стали, но не режущую боль.

На следующий день тело цензора подняли на веревках и подвесили над притолокой у высоких кипарисовых дверей Сената. Законопроект о новом налоге был принят единогласно. Видимо, сенаторы многое прочувствовали, проходя под телом собрата.

⁂

Проводив Валерия, Мартелл ждал в палатке. Слышал, как в отдалении по легионам поднимаются и гаснут шумы. «Неужели мало останется?» Привел целую армию, и вдруг у стен Вечного Города она рассыплется! Завтра жрецы Юпитера будут говорить: «Чудо у Мульвийского моста».

– Пусть лучше это будет мое чудо! – взмолился Авл, глядя в матерчатый потолок. И почти с упреком Невидимому: «Обещал – сделай!»

Через час он пошел глянуть на легионы. Очень боялся, сжимался в душе, хуже, чем перед разговором с Юнией. Увидел. Стоят. Ну, поредели немного. Но не критично.

С удивлением Авл узнал от трибунов, что в центуриях полно назаретян или им сочувствующих. Ушли только убежденные почитатели других богов. Убежденных же – горстка. Куда больше тех, кто колебался. Будут хороши в хороших руках. А у него руки – что надо.

Даже и теперь войско выглядело очень внушительно. По приказу командующего когорты одна за другой двинулись на Мульвийский мост. По ту сторону, у городской стены выстраивались те пять легионов, которые еще оставались верны Сенату. Даже издалека, следя за их передвижениями, Авл понял, что противник неуверен в себе, двигается медленно и бестолково. Трибуны мельтешат, но тоже как-то без результата. Кажется, их люди вовсе не настроены воевать.

Прищурившись, Мартелл мог разглядеть, как легионеры огрызаются, нехотя выполняют команды – плохой знак. Потом перевел взгляд на стену – там собрались знатные граждане – поглазеть. Среди них был и Цыцера, правда, и тут не отказавший своим изнеженным нравам, – он высовывал голову из носилок и сразу же откидывался обратно на подушки.

Горе-армией должен был руководить Максенций Варрес, но его что-то не было видно. Как и Эмилия Плавта. Мартелл все глаза проглядел.

Командующего отвлекли. Из обоза приехала Юния. Ее лошадь прошла мимо лошади Руфа, которого жена приветствовала глубоким поклоном с седла, но не вступила в разговор. Легат только досадливо дернул головой: мол, куда ты притащилась? Не ко времени!

Но женщина и не собиралась его тревожить. Направила коня к командующему. Авл, кстати, тоже не был расположен к беседе и тоже досадливо морщился. Окружавшие его легаты и трибуны, расступились, понимая, что у этой матроны какое-то странное право делать то, что она делает. Неведомая власть в отношении проконсула.

Юния поравнялась с его лошадью. Тоже глянула за реку, но ничего из мельтешения вражеских когорт не поняла – не ее дело – и произнесла:

– Я потрясена и восхищена тобой, – кивок в сторону щитов с начертанием. – Я горжусь, что в мечтах такой человек, как ты, называл меня своей женщиной. Хоть и не могу тебе ответить. Ты возьмешь город.

У Авла подступил комок к горлу. Но он только кивнул, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не наговорить ей в ответ… нет, не обидных слов, а тех, которые получатся. Разных.

Юния не стала ничего дожидаться, развернула коня и уехала обратно в обоз. Непобедимая. Но способная поделиться победой. «Останусь жив, эта женщина будет со мной, – пообещал себе Авл. – Пусть не любовницей. Хоть другом». Терять ее он не собирался.

⁂

Через Авентинские ворота, с противоположной стороны города, где не стояли еще войска Секутора, выехала череда повозок. Папея увозила свое имущество, направляясь на одну из загородных вилл, где намеревалась переждать и посмотреть, как развернутся события. За ней последовали почти все представители рода Магнов, а также подруга Порция Луппа – словно госпожа взяла с собой служанку.

Женщина старалась не смотреть на башни, на мощную стену. Только на кипарисы за бровкой дороги и ямой для стока воды. Все вперед и вперед. А мысли цеплялись за зубцы: казалось, за такой грудой камня нетрудно отсидеться. Однако если ты, как Варрес, не доверяешь собственным солдатам, того хуже – жителям города, то они сами откроют ворота завоевателю.

Примеру Папеи последовали и другие патрицианские роды, не намеренные ждать падения города. Чернь теснила их, обзывала предателями, требовала, чтобы сенаторы разделили их судьбу. Так будет справедливо! Ведь не плебс же устроил травли назаретян в цирке, а наказывать будут его!

Уверения: «С вами остается Максенций Варрес», – вызывали только насмешки. Издевательства в адрес бывшего цензора, возомнившего себя военным предводителем, летели со всех сторон.

Тем временем сам Варрес понимал, что ему не одолеть Мартелла в прямом, честном столкновении. Разумнее было нанести удар по самому командующему. Но к нему не подобраться – охрана.

Тогда нужно ударить по чему-то дорогому для него. Это сломит проконсула непосредственно перед битвой. Его мысли будут не о том, чтобы двигать войска. Случалось, легаты прекращали отдавать приказы, потрясенные видом гибели собственных сыновей, или получив известие о смерти жены. Сына Секутор уже потерял, и, говорят, сам виноват в этом. Папею можно распять на воротах, он и бровью не поведет. А вот тронув гадкую девчонку, стыдящуюся имени собственного отца, есть шанс парализовать волю врага.

Не договорившись с женой Секутора, Варрес нашел понимание у его бывшей любовницы-вольноотпущенницы Лии Кальпурнии. Правда, теперь она была любовницей самого Варреса, но он и взял-то ее только для того, чтобы использовать.