Гонка на выживание - Вадим Филоненко

– Нет.

– А откуда жаргон знаешь?

– Какой жаргон? – не понимаю я.

– «Гвоздь» на жаргоне штурмовиков – это пленный, от которого необходимо получить какую-либо информацию, – поясняет Лонг. – И если ты не Григ и не служил в армии, тогда откуда знаешь жаргон?

– Ты сам сказал, помнишь? В том клубе, где Ночную гонку отмечали. Ты сказал: «ломают одного гвоздя». Я и запомнил, у меня «гвоздь» сразу с «пленным» сассоциировался.

– Понятно. – Лонг тормозит возле одной из запертых дверей. Тянется к панели замка, но вдруг останавливается и искоса смотрит на меня. – Ведь ты не Григ?

– Похоже, что нет.

– Но ты же знаешь его? – Лонг буквально обжигает меня взглядом.

– Похоже, что да.

– А где он? Он жив?

– Вот это я и пытаюсь выяснить, – честно отвечаю я.

– Ты это… – мнется Лонг. – Если что… Короче, ты можешь рассчитывать на меня.

– Тогда ты должен будешь мне подробно рассказать о… в общем, вопросов у меня будет много, – ехидно обещаю я.

– Не сомневаюсь, – в тон мне отвечает Лонг и кивает на дверь. – Ну что, открывать?

– Давай.

Мы заходим в небольшую камеру без окон. Видимо, раньше здесь была одиночка, потому что из стены торчит всего одна и, как ни странно, неплохо сохранившаяся кровать. Подушки, правда, нет, а пластиковый матрас выглядит грязным, но целым. Виктор Тойер лежит лицом к стене, неудобно вывернув руку, которая пристегнута наручниками к впаянному в стену металлическому кольцу.

– Подъем, – говорит Лонг. – К тебе посетитель.

Тойер поворачивает голову, видит меня, садится и хмуро спрашивает:

– И что дальше, Брайан?

У него на лице кровь из рассеченной брови и нос разбит.

– А дальше мы поговорим, – отвечаю.

– О чем? – безразлично спрашивает он.

– Об Игре. Интерактивная игра «Он или Она», помнишь?

– Нет, не помню. – Виктор смотрит удивленно и вроде искренне, а у меня перехватывает дыхание от ненависти. Ну и мразь, ну, и артист!

– Ах, не помнишь?! – вскипаю я. – А «предложение, которое мне сделают», тоже не помнишь?! А твой коммуникатор, который должен был взорваться у меня на руке, потому что ты «забыл» предупредить меня о коде?! А букмекер, которого, по твоему замыслу, я должен был пытать?! А Ирэн? Ее ты тоже не помнишь? Вы приговорили ее к смерти только за то, что она разочек переспала со мной! Хотя, нет, постой, она же была гораздо раньше, еще там, в «Сокольничьем Парке»… Короче, так, Вик. Я знаю, что ты один из них, и ты сейчас расскажешь мне всю правду, понял? Потому что иначе…

– Что, иначе? – щерится Тойер. – Пытать меня станешь? Щенок ты, Брайан. Наглый, шелудивый щенок. Ты можешь тявкать, сколько влезет, а на большее у тебя духу не хватит!

– А у меня? – внезапно подает голос Лонг.

– Понятно. – Виктор сплевывает презрительно и цедит: – Личный палач, значит.

– Брайан, ты составь мне список вопросов, – предлагает Лонг, – и иди погуляй, а мы тут с ним поболтаем немножко.

– Нет, Лонг. – Слова даются мне с трудом, у меня от ярости сводит скулы. – Это ты иди, а говорить с ним буду я.

Лонг пробегает по моему лицу изучающим взглядом.

– Ладно, пойду покурю. Только вначале маленькая предосторожность. – Он подходит к Виктору и размыкает прикрепленные к кольцу наручники. – Встать.

Тот встает. Лонг пихает его к стене, и я замечаю, что из нее торчит еще несколько, расположенных на разной высоте колец. Лонг приковывает руку Тойера к самому высокому кольцу, а потом вытаскивает откуда-то еще наручники и пристегивает вторую руку к другому кольцу. Затем той же процедуре подвергаются ноги, так что Тойер оказывается практически распятым на стене.

– Вот теперь можешь с ним говорить. Я буду в коридоре, неподалеку. Если что, зови. Кстати, у тебя оружие есть?

Отрицательно качаю головой. Мой бластер остался в водах Алийского океана.

– Держи. – Лонг протягивает мне бластер и выходит.

Мы с Тойером остаемся одни. Он угрюмо молчит и смотрит в сторону. Я, не торопясь, проверяю обойму. Боевые. Это хорошо. Снимаю с предохранителя. Передергиваю затвор.

– Я не умею правильно пытать, – говорю, – поэтому буду просто стрелять тебе по ногам и рукам, пока ты не сдохнешь или не заговоришь.

– Да о чем говорить?! – взрывается Виктор. – Ты можешь превратить меня в решето, но я не смогу сказать тебе того, что не знаю!

Бластер дергается в моей руке. Выстрел звучит как-то неестественно тихо, гораздо тише стона Виктора. Его правый рукав мгновенно набухает кровью, а зрачки расширяются от боли. Наши взгляды встречаются.

– Ты дурак, – хрипит он. – Ты не понимаешь, во что ввязался!

– Вот и объясни.

Он молчит. Перевожу прицел бластера на его ногу. Второй выстрел кажется мне громче первого, а вот голос Виктора я почти не слышу. Вижу только исказившийся в крике рот и крупные горошины пота на его висках. Видно, второй выстрел оказался болезненнее первого, или пуля задела какой-то важный нервный центр, но нога Виктора подгибается, он не может стоять, но и упасть ему не позволяют наручники. И он тяжело повисает на них, с трудом опираясь на здоровую ногу, а штанина его становится красной от крови. Перевожу прицел бластера чуть выше. Губы Тойера шевелятся.

– Погоди, – скорее угадываю, чем слышу я. – Давай поговорим.

Опускаю бластер, и тотчас сковавшая мою душу пустота отступает, ко мне возвращается нормальное восприятие – теперь я слышу все звуки так, как учат они на самом деле.

– Говори, – требую.

– Скажу. Но предупреждаю, я и в самом деле очень мало знаю.

– Не тяни время, – советую.

– В общем, так. Несколько месяцев назад мой сын вляпался в… короче, попал он по-крупному, да так, что у меня ни денег, ни связей не хватало, чтобы его отмазать. Я уж совсем было на крайние меры решился, но тут мне на визор-фон письмо пришло. Так, мол, и так, выручим, но за услугу. А я тогда на все был готов. Ну, согласился. Велели мне со службы уходить – я тогда еще на правительство работал – и в безопасность «Отвязных Стрельцов» устраиваться. Ну, выполнил. А что мне оставалось? Пару месяцев тихо было, я уж думал, забыли про меня. А потом снова письмо. С инструкцией. А там подробно расписано, как вы с Мартином будете за Иштваном Саливаном охотиться, потом к нам, то есть в службу безопасности, обратитесь и что мне тогда надо говорить и делать. Снова выполнил, а куда мне было деваться? Сын-то у них на крючке. Его хоть и отмазали, а улики-то у них остались.

Тойер переводит дыхание и облизывает языком губы, словно у него пересохло во рту.