Истина - Эдуард Хруцкий

Не любил он эти хоромы. И обстановка была классная, и ковры отменные, но все же что-то постоянно раздражало Новожилова.

Он зажег свет в гостиной, достал из бара бутылку кампари, плеснул на донышко бокала.

Начальство прибыло, когда часы отбили два тридцать.

— Здорово, Юра. Что за срочность?

— Понимаешь, вот какие дела.

И Новожилов пересказал не только разговор с Тарасовым, но и присовокупил к этому некоторые наблюдения последних дней.

— Хорошо, что ты мне позвонил, — сказал вице-премьер. — Очень хорошо. Ребята из окружения Самого сильно рвутся к деньгам, они сделают все, чтобы вытолкнуть нас из этого бизнеса. Кто поддерживает Китайца, мы знаем. Значит, знаем, откуда ждать удара. А Тарасов — мелкая сошка в нашей игре. Но, как мне говорили, человек головастый и комбинатор великий. Любую гадость может как пьесу разыграть. Я встречался с нашим партнером из Амстердама, он обнаружил утечку. Пошли туда надежного человека. Надо сделать все по высшему классу.

— А что делать с Китайцем и Тарасовым?

— Надо подумать. Решим через пару дней. Ты помни об Амстердаме.

— Завтра же пошлю человека.

— Не торопись, но и не затягивай. Налей мне, что ли, твоего кампари, только льда положи побольше.

На другой стороне улицы в машине три человека писали их разговор.

Прошло минут сорок, и сановный гость покинул квартиру. Как только его «мерседес» скрылся за поворотом, «жигули» с техниками поехали в сторону Никитских.

Он знал, что ребята из ФСБ ведут круглосуточное наблюдение за квартирой Рудермана, но он никак не мог понять, почему четко в определенное время у подъезда появляются бойцы Китайца.

Ежедневно в пятнадцать часов. Ровно полтора часа они толкутся у дома, потом едут в «Кабачок», там сидят до двадцати двух и опять выдвигаются к дому Рудермана.

Так повторялось уже три дня. Утром Никольский с Лепиловым обследовали подъезд, вскрыли чердак. Попасть в дом незамеченными было почти невозможно. Сергей прикрепил на двери у самого пола тоненькую черную, под цвет двери, ниточку.

Дождавшись, когда бойцы поехали в «Кабачок», Сергей вошел в подъезд, поднялся к квартире Рудермана. Ниточка была сорвана.

Никольский позвонил Комарову. Полковник проявил такт и чудо дипломатии — он сам приехал к Никольскому.

— Небогатый кабинет, — сказал он, входя в комнату.

— Небогатый, но кабинет.

— Это точно. Ну что, Сергей Васильевич, обеспокоило тебя?

— Я прикрепил к дверям квартиры Рудермана ниточку вчера в четырнадцать, а в семнадцать пошел проверил — она была сорвана.

— Уборщица?

— Исключено.

— Пацаны?

— Не думаю.

— Кошки?

— Возможно, но маловероятно.

— Какие соображения?

— Бойцы Китайца появляются у дома дважды. В пятнадцать и в двадцать два. В пятнадцать они дежурят часа полтора-два. В двадцать два — минут пятнадцать. Думаю, кто-то проникает в квартиру Рудермана. Его они и страхуют.

— Интересно. Давай-ка пленку прокрутим. Видео у тебя, я вижу, есть.

— Значит, ваши ребята снимают?

— А как же. Ты говоришь, в пятнадцать?

Сергей включил старенький плеер. На экране телевизора появился подъезд и цифры, указывающие время.

— Семь утра. — Никольский прокрутил пленку. — Тринадцать… Четырнадцать… Четырнадцать пятьдесят…

В подъезд вошли двое с цветами и тортом.

— Теперь крути на двадцать два. — Комаров закурил, в голосе его послышался азарт. И в двадцать два в подъезд вошла все та же пара с букетом и тортом.

Они просмотрели оперсъемку за три дня. Двое с цветами и тортом появлялись ежедневно в одно и то же время.

— Вот видишь, Сергей Васильевич, что значит хорошая совместная работа. Мы прикрывали подъезд, твои ребята пасли бойцов Китайца, совместили результаты наблюдения и вышли на эту парочку. Что ты предпримешь?

— Давайте так. Я со своими ребятами возьму этих двоих, а ваши нейтрализуют бойцов.

— Знаешь, давай я спецназовцев дам, а то не дай бог… Ты начальство свое в известность поставишь?

— Думаю.

— Не веришь Белякову?

— Вообще-то верю, но…

— Что — но?

— Он очень любит запрещать все, что не касается отделения. Ведь разработку на чердаке по стрельбе вы у нас забрали.

— Я сам с ним поговорю. Когда проводим операцию?

— Сегодня в двадцать два.

— А почему ты думаешь, что они придут?

— Бойцы в «Кабачок» поехали.

— Так тому и быть. Беляков у себя?

— Да.

— Я к нему.

Начальник отделения зашел к Никольскому минут через двадцать.

— Ну чего тебе спокойно не живется, Сережа?! Зачем нам эти игрушки с чекистами? Пусть работают сами, тем более что дело о покушении на их сотрудника они у нас забрали.

— Виталий Петрович, вы же большой дипломат, — улыбнулся Никольский. — Представляете, мы обезвредим вооруженную группировку. Повяжем ее мы, проведем первоначальные следственные действия, и у нас чекисты материалы заберут. Никакой головной боли, а палку срубим.

— Здесь ты, конечно, прав. Для отчета нам такие дела вот как нужны, правда, территория не наша, а восемьдесят третьего…

— Да бойцы эти который день на нашей земле гуляют.

— Где?

— В «Кабачке».

— Пиши рапорт. Я сам приму участие в операции.

В двадцать один час все участники операции были на месте.

Никольский с Лепиловым и двумя спецназовцами ФСБ засели на площадке чердака. Время тянулось долго, тем более что курить и разговаривать было нельзя.

Сергей сидел, прислонившись спиной к стене, вытянув ноги, и думал о том, что работа стала неким болезненным состоянием. Если раньше он любил свою службу, то теперь она стала для него тоскливой и горькой, как неразделенная любовь.

Когда огромные толпы радостных интеллигентов шли по улице Горького, скандируя: «Долой КПСС», он радовался, но не верил.

Служебная карьера его не складывалась, потому что он так и не вступил в партию. Нет, он не был антикоммунистом или врагом существующего строя. Он просто презирал тех, кто руководил парторганизациями в их отделении, райотделе, управлении. Да и, наконец, в райкоме. Работая «на земле», видишь и знаешь много. А районные партлидеры в основном были нечистоплотны. Милицейские же парторганизации погрязли в интригах и стали не коллективом единомышленников, а мощной дубиной в руках начальства. Дубиной, которая безжалостно ломала человеческие судьбы.