Легенда о яблоке. Часть 1 - Ана Ховская

– Где вы пропадали? Я волновался!– возмутился Ланц так сердито, настолько, чтобы показать жене, что беспокоился за нее, а не возмущен ее ночными прогулками.

Хелен молча посмотрела на мужа как-то холодно и с болью, и не нашла ничего подходящего, как сразу протянуть ему конверт со свидетельством о смерти Брайана.

Дьюго недоуменно нахмурил брови и взял конверт. Раскрыв его и достав бланк, он сосредоточенно пробежал глазами по строчкам.

Хелен мельком взглянула на выражение лица Ланца, обошла его и бесшумно присела в кресло. Подогнув под себя ноги и закрыв лицо руками, она громко тяжело вздохнула и притихла. Это выглядело весьма убедительно. Но сердце Хелен и вправду билось тяжело. Свыкнуться с мыслью о новой жизни сына и вынужденным молчанием о правде было не так просто. Полагаться на внутренний голос она не могла, он слабо ее утешал. В груди, в голове вихрем кружились самые противоречивые чувства. Усмирить их сейчас было невозможно, когда сердце и мысли разрывались на части. Ведь теперь ей всю свою жизнь предстояло хранить молчание и этим сделать больно своим близким.

Теряясь в своих ощущениях, Хелен боковым зрением заметила, как медленно падает белый конверт на ковер, тихо на пол оседает Ланц, его руки плетьми падают вдоль тела, и голова склоняется на грудь.

– Мой сын!– совсем чужим голосом протянул Дьюго.– Что же… Как же это?! Почему? Хелен, почему?!

– Медицинское заключение и место нахождения останков указано в официальном уведомлении полиции,– не открывая лица, бессильным голосом проговорила Хелен.– Они не были уверены, что это Брайан, потому что сгорело еще несколько человек, поэтому так долго не сообщали нам… Нас просят прибыть в морг клиники Вашингтона для опознания по остаткам зубов… Подписать бумаги на захоронение и что-то там еще…

Потрясенный, шокированный, парализованный Ланц оцепенел от принесенной женой вести. Он не верил своим глазам, не верил словам Хелен, не верил в трезвость рассудка. Его единственный сын, наследник и продолжатель рода Дьюго умер, исчез с лица земли, будто и не существовал. Ланц закрыл глаза и с тихим воем обхватил голову руками.

Хелен не смогла остаться равнодушной, поднялась с кресла, обняла мужа за плечи и проводила его в комнату. Она даже силой влила ему в рот стакан виски, чтобы смягчить удар.

Конечно, боль от утраты сына невозможно было залить алкоголем, но Ланц отключился буквально через пятнадцать минут и проспал до самого утра. А утром проснулся от легкого шороха покрывала Хелен и до конца осознал прискорбную истину. Его охватило горькое сожаление об отцовской несостоятельности, что не воспитал в сыне любви к земле и уважения к семейным традициям, и все это привело к его гибели. Если бы сын не покинул фермы, то мог бы остаться жив, в этом Ланц был убежден и отчаянно винил себя в излишней мягкости.

Рано утром Дьюго вышел из дома и уединился на заднем дворе поместья, чтобы в одиночестве пережить тяжелый момент. Он не мог работать, не мог никого видеть и ни с кем не хотел говорить. С ним были стакан и бутылка виски.

Хелен сама не спала всю ночь, и как только муж вышел из комнаты, поднялась и тревожно проследила за ним в окно спальной, искренне сожалея о том, что не было иного выхода сохранить тайну сына. Но от молчания о Брайане зависела и судьба ее семьи, двух ее дочерей. И она надеялась, что все вместе они скрасят печаль отца.

Когда о смерти Брайана узнала Милинда, она долго плакала в объятиях сестры и матери. Потом несколько дней грустила, закрывшись в своей комнате, не впуская туда никого, кроме Софии. Она на время забросила школу и друзей, перестала интересоваться всем, что раньше вызывало интерес, стала замкнутой и более молчаливой, чем раньше.

Хелен и София, как два сообщника, иногда встречаясь глазами, не могли долго смотреть друг на друга, ощущая вину и стыд за сокрытие правды. В то же время они обе сознавали свою ответственность за жизнь родного человека. Даже если его работа не была связана с опасностью, риском, то нарушить слово, данное ему, значило, разрушить тыл, сделать его беззащитным и зависимым. Борьба противоречивых чувств делала Хелен и Софию нервными и отстраненными ото всех, порой замкнутыми и холодными даже друг к другу. Но иногда, стоило им остаться наедине, они тоскливо обнимались и молчали.

***

Через неделю Ланц и Хелен морально настроились на поездку в Вашингтон, чтобы забрать останки сына. София и Милинда остались в поместье под присмотром доктора Логана, который раньше всех узнал о решении Брайана и верно хранил молчание.

При прощании Брайан предупредил мать о том, что придется опознавать якобы его труп, вернее, то, что от него осталось. Хелен представляла, насколько неприятной, тяжелой будет эта процедура, но заставила себя пройти через это.

В морге клиники все прошло относительно «спокойно». Хелен была безутешна, еле держалась на ногах. Слезы, которые хлынули из глаз, не были поддельными. Она выплеснула через них все накопившееся за неделю напряжение. Ланц же лишь издалека взглянул на обгоревшее тело и, как только Хелен кивнула сотруднику морга, что готова подписать все необходимые бумаги, сразу вывел ее из леденящего душу помещения.

Хелен подписала документы, разрешающие забрать тело сына, но, по совету Брайана, дала согласие на кремацию. В клинике ей выдали уже настоящее свидетельство о смерти.

Урну с прахом сына Дьюго привезли в Эль-Пачито. Была заказана служба в церкви Эль-Пасо, на которую собрались все самые близкие друзья и родственники, приехали и Харды. А после Ланц и Хелен, опустошенные и терзаемые каждый своим переживанием, вернулись в поместье.

– Если бы ты не поддержала его стремление уехать из родного дома, он остался бы жив,– после долгого молчания, упрекнул Ланц жену за первым обедом вместе после смерти сына.

Хелен, и без того расстроенная и потерянная, подняла на мужа обиженные глаза, но промолчала. Если бы он только знал правду и мог хоть на секунду проникнуться мечтой сына, то они все не страдали бы сейчас от необходимой лжи.

София сочувственно взглянула на мать и нервно поднялась из-за стола. Невероятная несправедливость отца к матери сделало ее раздраженной и непримиримой.

– А тебя когда-нибудь интересовал собственный сын? Ты когда-нибудь пытался понять его? Теперь, конечно, можно обвинять всех, кого не лень!

Ланц медленно прищурился и сурово взглянул на дочь.

– Что значит – интересовал?– возмущенно вскрикнул он.

– А разве не так?! С того момента, как Брайан уехал, ты хоть раз поинтересовался: звонил ли он, писал ли он, приезжал, хотел увидеться или нет, как он живет и учится? Учится ли или занимается чем-то другим?– не снижая тона выпалила София.– Разве тебя интересует вообще что-то, кроме фермы?

Хелен напряженно дотянулась до руки дочери, но та отдернула руку и громко заявила:

– Ты никогда не понимал Брайана, не знал, кто он такой. Ты всегда думал только о себе. Если бы ты любил его, а не себя, возможно, он был бы жив!