Остров разбитых сердец - Лори Спилман

«Ну и штука эта первая любовь! – думает она. – Приходит, переодетая дружбой, а уходя, царапает сердце перочинным ножиком».

Около полудня они подъезжают к дому на Рю де Ренн. Сегодня суббота, поэтому Том и Олив наверняка сидят сейчас за кухонным столом, жуют бутерброды с сыром и, возможно, решают, в какой парк пойдут гулять после обеда. В душе Энни, как пена, закипает любовь. Ее сердце там, где Олив.

– Ну я пойду, – говорит Рори, поворачиваясь к двери своей квартиры.

– Спасибо, до скорого.

– Может, «Дюкасс» подождет до другого раза?

Энни кивает:

– Конечно.

Подождет, пока она переварит тот факт, что единственный парень, проявивший к ней хотя бы какой-то интерес, теперь «не расстается» с существом, которое превосходно влезет обеими ногами в одну штанину ее, Энни, джинсов.

– Рори? – окликает его она, когда он уже собирается закрыть дверь. – Пообещай, что мы навсегда останемся друзьями.

– Честное скаутское.

Энни нажимает кнопку звонка и ждет. Сердце панически бьется. Приехав без предупреждения, она совершила ошибку. Надо было сначала написать. Один раз она уже явилась домой сюрпризом. Неужели это ее ничему не научило? Слышатся приближающиеся шаги. Дверь открывается.

В первое мгновение Том смотрит недоумевающе: «Энни?» Но потом на его лице вспыхивает радость: «Энни!» Может, это все фантазия, но кажется, будто он ищет глазами кого-то еще. Уж не маму ли? Какую-то долю секунды Том выглядит разочарованным, однако быстро берет себя в руки. Как и мама. Когда он обнимает Энни, она осознает, до чего глупо было видеть в таких объятиях что-то, кроме отеческого участия.

С кухни доносится голосок Олив: «Энни?» Видимо, девочка услышала, с кем папа разговаривает. С шумом падает опрокинутый стул, топочут детские ножки. Добежав до угла, Олив резко останавливается. Энни делает глубокий вдох, готовясь принять гнев своей подопечной. Она опускается на корточки, чтобы смотреть малышке прямо в глаза. Между ней и Олив – десять футов, а такое ощущение, будто их разделяет тысяча миль.

– Привет, моя горошинка. Я вернулась.

Девочка скрещивает руки:

– Уходи. Я не твоя горошинка. И ты здесь больше не живешь.

Энни подползает поближе:

– Мне очень жаль, солнышко. Понимаешь, когда ты уехала, мне стало очень одиноко. И я тоже решила уехать. Домой. Там я случайно поранилась.

Энни специально придумывает такую отговорку, чтобы не выставить никого виноватым. Ту сердечную рану она вообще-то нанесла себе сама, хотя до сих пор и не признавала этого открыто. Украдкой взглянув на Тома, она прибавляет:

– Сейчас мне лучше.

– Я рад, – печально улыбается он.

Олив топает:

– А почему раньше не сказала?

Ее голосок надламывается, как и сердце Энни, которой понятна попытка девочки спрятать грусть под маской злобы. Она и сама так делает время от времени.

– Да, милая. Я должна была тебе позвонить. Я поступила эгоистично, неправильно. – Она уже подобралась к Олив достаточно близко, чтобы взять ее за руки. – Помнишь, что говорят друзья, если кто-то кого-то обидит?

У девочки дрожат губы. Моргая, чтобы не заплакать, она говорит:

– Да, глупая! Они говорят: «Извини».

– Верно, – Энни берет личико Олив в ладони. – Пожалуйста, извини меня за то, что я долго не приезжала. Мне очень жаль.

Девочка смотрит на свою няню мокрыми глазами, увеличенными стеклами очков, и нерешительно улыбается, как будто ее сердце еще разбито, но уже потихоньку начинает заживать:

– А второй друг отвечает: «Все в порядке».

Следующие два дня Энни занимается покупкой продуктов, стиркой, а также подготовкой к отъезду на родину, до которого осталось восемь недель. Куда бы она ни пошла, Олив идет рядом, а не плетется сзади, как раньше.

– Через два месяца, тринадцатого августа, вы улетаете из Парижа.

Девочка отворачивается:

– Нет, я не полечу! Я остаюсь здесь!

– Как? Разве ты не хочешь домой, в «прекрасную Америку»?

– Она не прекрасная, она ужасная.

– Ну тогда мы с тобой, наверное, никогда больше не увидимся.

– Но ты ведь и так будешь жить далеко от нашего дома? – говорит Олив, встрепенувшись, и вопросительно смотрит на Энни.

– Вчера я поговорила с твоим папой. Я переезжаю в Джорджтаун. Твоей няней я уже не буду, но я бы хотела остаться твоим другом.

– А почему ты не сможешь быть моей няней?

– Няня тебе больше не понадобится. Ты пойдешь в первый класс, бабушка с дедушкой будут рядом.

А я поступлю в университет, но мы будем часто видеться.

Энни наблюдает за Олив: девочка, по-видимому, переваривает услышанное, а потом влезает на диван и прижимается к ней.

– Мне нравится иметь няню.

– А мне нравится быть твоей няней. Но ты погоди: мы будем встречаться так часто, что я тебе еще надоем.

– Ты будешь смотреть «Никелодеон», когда мы приедем в Америку? Дома я всегда его смотрю!

Энни улыбается и целует Олив в макушку:

– Я обожаю «Никелодеон». И тебя.

Летние вечера становятся короче. Энни скучает по Парижу и по выпечке своего друга Рори, тем не менее ей очень нравится в Джорджтауне.

Несколько дней назад начались занятия. Она сидит за столом в крошечной комнатке общежития, которое располагается в старинном Копли-холле. Через пять минут за ней зайдет Хуана Риос, новая подруга, и они отправятся завтракать. А пока нужно успеть кое-что сделать.

Энни набирает номер висконсинской больницы «Элмбрук мемориал» и говорит оператору:

– Здравствуйте. Подскажите, пожалуйста, как связаться с Джонатаном Слоуном. Он социальный работник.

– Секундочку. Я вас соединю.

Вцепившись в трубку, Энни слушает гудки. Этот шаг она обдумывала два месяца. Все должно сработать.

– Джон Слоун, – отвечает мужской голос.

У Энни заходится сердце. Решительный момент настал. Она должна уговорить этого человека, с которым мама собиралась обедать в день катастрофы, хотя бы еще раз позвонить старой знакомой.

– Здравствуйте, мистер Слоун. Меня зовут Энни Блэр, – говорит она, выпрямляясь. – Вы знаете мою маму, Эрику Блэр.

– Да, конечно, Энни. – В его приветливом голосе появляются тревожные нотки. – С Эрикой что-то случилось?

Энни торжествующе сжимает кулак. Да! Ему не все равно!

– Она… в порядке. Вам сейчас удобно говорить?

– Вполне.