Конец парада. Каждому свое - Форд Мэдокс

— Это мой долг, — проговорил он. — А вы порицаете этот ужас, потому что это ваш долг. Мы с вами находимся по разные стороны баррикад. — А потом добавил: — Познакомьтесь, мой брат Марк.

Она резко повернулась к Марку, лицо у нее было, точно восковая маска. Казалось, повернулась голова манекена в витрине магазина.

— Я и не знала, что у мистера Титженса есть брат, — сказала она Марку. — Даже не догадывалась. При мне он ни разу о вас не упоминал.

Марк слабо улыбнулся и снял шляпу, демонстрируя ее белую подкладку.

— Не думаю, что от меня кто-нибудь когда-нибудь слышал упоминания о Кристофере, — сказал он. — И все же он мой брат!

Она шагнула к Кристоферу и двумя пальцами схватилась за край его рукава.

— Мне необходимо с вами поговорить, — сказала она. — Давайте отойдем.

Не отпуская рукава, мисс Уонноп потянула Кристофера в сторону, на мрачную, неприветливую, пустую площадь. Когда они остановились, она развернула его к себе лицом. Потом шумно сглотнула — казалось, это потребовало многих усилий. Кристофер окинул взглядом контуры зданий из грязного камня. Он часто размышлял, что будет, если воздушная бомба рухнет на эти холодные, неприветливые каменные горы, ударит охваченному войной миру в самое сердце.

Девушка жадно смотрела ему в лицо; ей хотелось увидеть, как он поморщится. Она проговорила, почти не разжимая мелких аккуратных зубов:

— Вы правда отец ребенка, который должен был родиться у Этель? Ваша жена говорит, что да.

Кристофер рассматривал двор.

— Этель! А кто это? — поинтересовался он. Мистер и миссис Макмастер называли друг друга исключительно «Гуггумс», подражая Данте Габриэлю Россетти, который дал своей возлюбленной Лиззи Сиддал это смешное прозвище. Поэтому Кристофер вряд ли слышал настоящее имя миссис Дюшемен до контузии и уж тем более после нее.

Он пришел к выводу, что площадь и министерство не выдержат взрыва в случае падения бомбы.

— Эдит Этель Дюшемен! — воскликнула девушка. — То есть миссис Макмастер! — Она напряженно ждала ответа.

Кристофер нетвердо проговорил:

— Нет! Разумеется, нет!.. А что говорят в обществе?

Марк Титженс склонился над краем тротуара, стоя неподалеку от доски под зеленой крышей, словно ребенок над ручьем. По тому, как он поигрывает зонтиком, было видно, что он ждет, и весьма терпеливо. Казалось, это был единственный оставшийся у него способ заявить о себе.

Девушка сказала Кристоферу, что сегодня утром, когда она позвонила ему, женский голос сообщил ей («Безо всяких прелюдий», — подчеркнула она): «Руки прочь от моего мужа, если ты — девчонка из семьи Уонноп. У него уже есть любовница — миссис Дюшемен. Руки прочь!»

— Она и впрямь так сказала? — спросил Кристофер. Он все думал, как Марку удается сохранить равновесие.

Валентайн молчала. Она ждала. С упорством, которое изводило его — казалось, высасывало из него душу. Это было невыносимо. И он предпринял последнюю попытку.

— Проклятие, — сказал он. — Как вы можете задавать такие дурацкие вопросы? Вы! Я вас считал умным человеком. Единственным умным человеком из всех, кто мне знаком. Разве вы меня не знаете?

Она изо всех сил старалась не растерять твердости.

— А разве миссис Титженс нельзя верить? — спросила она. — Мне она показалась человеком честным, когда я увидела ее в гостях у Винсента и Этель.

— Она верит своим словам, — сказал Титженс. — Верит в то, во что ей в данную минуту хочется верить. Хотите называть это честностью — называйте. Ничего против не имею, — проговорил он, а про себя подумал: «Не стану же я перед ней очернять свою жену»

Вся ее резкость моментально исчезла, подобно тому, как исчезают острые углы у куска сахара, если на них капнуть водой.

— О, так это неправда, — проговорила она. — Я знала, что это неправда. — Она вдруг расплакалась.

— Пойдемте. Я весь день отвечаю на глупые вопросы. И впереди меня ждет встреча еще с одним глупцом, а потом я освобожусь.

— Я не могу пойти с вами — я же вся в слезах, — сказала она.

— Можете, — сказал Кристофер. — Здесь женщины часто плачут. — К тому же, — добавил он, — с нами ведь Марк. А уж этот прохвост умеет успокаивать. Эй, пригляди-ка за мисс Уонноп, — сказал он Марку. — Тебе ведь хочется с ней пообщаться, правда? — И словно привередливый ревизор, шагнул в мрачный холл.

Он ощутил, что если сейчас же не заговорит с каким-нибудь бесчувственным дураком с красной, зеленой, синей или розовой петлицей, с рыбьими глазами навыкате, который тут же начнет задавать ему глупые и бессмысленные вопросы, он тоже разрыдается. От облегчения! Поистине, в этом месте плачут не только женщины!

Однако вскоре ему пришлось отвлечься от своих чувств — в длинных коридорах министерства он столкнулся с весьма умным, худым, смуглым человеком с пурпурными петлицами. Это означало, что перед ним старший по званию, а не абы кто.

Смуглый мужчина тотчас сказал ему:

— Послушайте! Что там за волнения в полевых госпиталях? Вы же провели там какое-то время. На что жалуются солдаты? Во всем, как обычно, старые полковники виноваты?

— Но вы же знаете, я не шпион! Эти самые «старые полковники» были со мной весьма обходительны, — ответил Титженс.

— Пожалуй, — кивнул смуглый мужчина. — К вам особое отношение. Генерал Кэмпион называл вас умнейшим из своих подчиненных. Так в чем же причина недовольства солдат? Виноваты сослуживцы? Или командование? Называть конкретные имена не нужно.

— Как это любезно со стороны Кэмпиона, — сказал Титженс. — Дело не в командовании и не в сослуживцах. А в прогнившей системе. Солдаты ждут признания от своей родины... А вы их обриваете — вот и вся благодарность...

— Это не мы, — перебил его смуглый, — а медчасть. Боятся, как бы кто не привез с фронта вшей.

— Отсюда и недовольства, — проговорил Титженс. — Солдату хочется пройтись с любимой женщиной, красиво зачесав волосы, полив их бриолином. Мало приятного, когда тебя принимают за арестанта. А такое нередко случается.

— Что ж, допустим... Может, присядем?

— Я немного тороплюсь, — сказал Титженс. — Завтра я вновь ухожу на фронт, а внизу меня ждут брат и еще кое-кто.

— О, сочувствую. Но, черт побери, такие, как вы, очень нужны здесь. Так ли вам хочется на фронт? Мы найдем способ оставить вас здесь, если пожелаете.

Титженс с минуту колебался.

— Да! — воскликнул он наконец. — Я хочу на фронт.

Пару мгновений он боролся с искушением остаться. Но тут ему вспомнились слова Марка о том, что Сильвия влюблена в него. До этого он особо и не размышлял о них, но теперь они больно ударили его, словно бык, которому вдруг взбрело в голову полягаться. Он не мог в это поверить, но чувствовал, что ему лучше всего отправиться на войну и погибнуть там как можно скорее. Тем не менее он твердо решил сперва провести ночь с девушкой, которая теперь плакала на первом этаже министерства...