Ричард Длинные Руки - курфюрст - Гай Юлий Орловский

Она смотрела пристально и без улыбки, на что я втайне надеялся.

— Продолжай.

— У нас, — сказал я твердо и посмотрел ей в глаза, на, узри голую правду, — будет подвергнут нападению тот, кто откажет в приеме на работу, в выдвижении и так далее… тому, у кого не тот рост, цвет кожи, пол, религия, длина хвоста, размер шерсти на животе, длина ушей или угол лицевого черепа. У нас еще те Содом и Гоморра, что, вообще-то, просто восхитительно…

Она проговорила медленно и с неудовольствием:

— Даже если не врешь, хотя рассказываешь что-то необычное… Но это там у вас. И непонятно, как к такому пришли.

— Необычное? — удивился я. — Сперва войны, драки, потом мир, а затем уже и мирное сосуществование. В том обществе, которое создаю я, Ричард Завоеватель, который хотел бы заменить это гордое прозвище на что-то более мирное, сразу станет преступником тот, кто помешает эльфу или гному поселиться среди людей, открыть там мастерскую или завести коров, стать крупным феодалом и даже выставить свою кандидатуру в органы местного управления или самоуправления… Ваше Величество, пока вы глубокомысленно обдумываете мое весьма верное, но необычное для благородных и независимых эльфов предложение, могу ли я повидаться с контессой Гелионтэль?

В зале воцарилось молчание, королева выпрямилась и окинула меня ледяным взглядом.

— Почему ты упомянул ее имя?

Я пожал плечами.

— Мне казалось, мы подружились.

— Вы? С Гелионтэль?

— А почему нет? — спросил я обидчиво. — Спросите у конта Астральмэля. Или его людей. Мы весьма общались. Весьма и зело. Без сарказма могу сказать, что ага.

К ее уху наклонился советник справа, пошептал. Она нахмурилась, отрицательно покачала головой. Он съежился и отступил.

— Герионтэль, — произнесла она холодно, — людей ненавидит. И если увидит тебя, сразу убьет.

Я удивился.

— Почему вдруг?

— Вы, — отрезала она, — убили конта Астральмэля.

— Я?

— Вы, люди!

Я развел руками.

— В отличие от вас, эльфов, что умны и благородны, и все на одно лицо, конечно же, прекрасное, мы люди пошли по странному пути разнообразия, мол, пусть цветут все цветы, даже… всякие. Потому люди настолько разные, что воюют друг с другом, как, например, с волками, медведями или троллями, что вы видите и никак понять не можете своим мощным, быстрым и очень даже ясным разумом. Конта Астральмэля убили те гады, которых я сам хочу весьма и зело убить. Даже с некоторым нехорошим и недобрым удовольствием. И если вы мне поможете… вы поможете и Гелионтэль, и себе.

Она произнесла холодно:

— Мы не знаем чувства мести. Нам это неведомо.

— Да, — согласился я, — во всем животном мире только человек развил это сладостное чувство. Тем и отличается от ворон, волков, медведей и всяких прочих благородных эльфов. Но дело не в мести. Как только вы поможете мне отогнать тех людей с моей земли, ваши земли будут неприкосновенны. И никто не посмеет не только убить эльфа, но даже пнуть его или заявить, что у вас уши, как у козлов, даже если они в самом деле… странноваты.

Она все еще смотрела холодно и с недоверием, но сделала плавное движение рукой, словно пустила ее по волнам.

— Кромантоэль, отыщите и приведите Гелионтэль.

Советник слева быстро взглянул на нее, на меня.

— Ваше Величество…

Я насторожился, в его скрипучем голосе прозвучало даже не опасение за меня, а как бы страх, но не в том смысле страх, что жалко, чего людей жалеть, а не дослушают мое интересное и очень глупое предложение.

Королева бросила резко:

— Если убьет этого… дерзкого, это лишь докажет его неразумие. А с неразумными глупо тратить время даже на общение.

Советник поклонился и, медленно передвигая ноги, удалился в золотистый свет за спиной королевы, где и растворился, будто превратился в такой же блеск.

Королева обратила на меня холодный взгляд прекрасных глаз.

— Правда, — произнесла она ледяным, но чуть-чуть потеплевшим тоном, — нам уже сказали, что ты освободил из ловушки одного из мелких, что, однако, принадлежит к нашему племени…

Я отмахнулся.

— Да пустяки. Я бы и бурундука выпустил. Даже мышь… если в лесу или в чужой квартире.

— Люди, — сказала она с горечью, — ставят на окраине леса ловушки и капканы. Пока что в них попадаются только самые мелкие, цветочные и нектарные. Они слабые, вообще у них никакой защиты, потому в неволе быстро умирают, однако жестокие люди все равно ставят ловушки.

— Зачем?

Она пожала плечами.

— Зачем вы безжалостно рвете цветы? Говорите с восторгом: какой красивый цветочек, и тут же убиваете его немыслимо жестоко, перерывая пополам! Зачем ловите стрекоз и бабочек?.. А цветочными эльфами дикие люди хотя бы пробуют освещать свои дома и огороды! Видят же, что эльф умирает через несколько часов… и все равно! Хуже всего, что их ловушки становятся все изощреннее, и продвигают их все глубже в лес…

Я расправил плечи.

— Там, где моя власть, так не делают. Никто не смеет причинять вред другому существу лишь на том основании, что он другой расы, веры, цвета кожи, с крыльями или хвостом!.. Это негуманно и грубо. Воевать можно только с теми, кто богаче, у кого лучше рудники, кто контролирует хорошие торговые пути, у кого есть выход к морю. Так что будь здесь господином здешних территорий я, то мигом ввел бы мои справедливые законы, основанные на гуманизме, толеризме и экономике! А кто против — того на виселицу.

Раздались голоса, в зал быстро вошла группа эльфов, а во главе их Гелионтэль, с гневным лицом и огромными глазами, пылающими ненавистью. В прошлый раз я сказал ей, что если бы за красоту выбирали в правители, она стала бы императрицей всего белого света, но сейчас показалась похожей на гневную валькирию, хрупкую, нежную и безумно прекрасную.

Зеленый плащ вьется за спиной, золотые волосы рассыпались по плечам и спине, в огромных серых глазищах все та же решительность, но вместе с тем черная тоска и такая боль, что у меня заныло сердце.

— Гелионтэль! — вскрикнул я заблаговременно, когда она была от меня еще за десяток шагов и не успела выдернуть кинжал. — Если это может уменьшить мою боль, то вот мое сердце, я сам помогу тебе направить точный удар!.. Но я скорблю о гибели Астральмэля! И готов помочь тебе отомстить за его смерть!

Она шла на меня, ослепительно красивая, даже королева потускнела в ее блеске, голова наклонена, взгляд прицельный, ладонь правой руки уже нащупала рукоять кинжала на поясе.

— Ты? — произнесла она звонким чистым и в то же время странно низким голосом. — Человек?