Обрученные Венецией - Мадлен Эссе

– Что-то случилось, синьорина? – встревоженно спросил он.

– Случилось? – яростно вскрикнула Каролина. – Вы продолжаете бесстыдно издеваться надо мной, сенатор!

– Я не понимаю вас, Каролина… – проговорил он, сдерживая внешнее спокойствие и внутреннюю тревогу. – Не могу вспомнить, когда же прежде я имел неосторожность, как вы выражаетесь, издеваться над вами…

– Не можете вспомнить? Вы – лжец, предатель, лицемер… – кричала она, отдав себя в полное распоряжение гневу и потоку обжигающих слез. – Я вас ненавижу… Вы сделали меня пленницей своих владений, разыграли бездушную пьесу о том, что…

Несомненно, он должен был сразу догадаться, что причина именно в этом. Плотно прикрыв за собой дубовую дверь, Адриано подошел ближе к Каролине. В его действиях читалось спокойствие, но его душой овладевала нарастающая дрожь.

– Ваша милость, неужели вы собираетесь стрелять? Вы умеете обращаться с этим? – спросил с легкой ухмылкой он, но тут же вспомнил ее встречу с Маттео на опушке леса в Генуе, когда Каролина попала в тоненький ствол дерева, находящийся в нескольких шагах от нее.

– Вы сомневаетесь, сенатор? Вам, должно быть, неизвестно, на что может быть способна дама, оставшаяся наедине со своим гневом? Потерявшая свою свободу в плену у врага? Душевно изувеченная настигшим разочарованием от разбитых надежд? Как я могла сразу не догадаться? Генуя и Венеция никогда не были друзьями… И мне, генуэзке, надеяться на помощь венецианца было бы смешно… Если бы я только была разумней… Если бы не смела предаваться доверию и мечтам… Тогда я сразу поняла бы вашу сущность. И мне стало бы известно, что именно вы и ваши войска уничтожили мою семью!

От нее исходили импульсы знакомой Адриано жажды мес ти! Незамедлительной и своевременной мести! Но даже несмотря на это ощущение, он не изменился в лице и твердо констатировал:

– Мои войска не принимали участия в этой войне!

– Ах, да! Вы снова поведаете о том, что случайно оказались у берегов Генуи? – ее крик вывел его из себя…

– Мне нужно было оставить вас, синьорина, погибать в лесу, как собирался это сделать ваш друг Маттео? – воскликнул он.

– Лучше бы вы оставили меня там, в Генуе, умирать вместе с родными. Кем я прихожусь вам в этой стране? Никем! – закричала она. – Я здесь такая же пленница, как рабы, которых выставили на продажу близ Пьяцетты. Среди которых присутствует и свита моего отца…

Адриано молчал, не желая тратить силы на отрицание чего-либо. Но в его голове успел мелькнуть вопрос: откуда в Венеции могли оказаться герцогские люди?

– Я требую, чтобы вы отправили меня в Геную на ближайшем корабле, сенатор! – потребовала она, все еще держа Адриано на прицеле.

– И куда же вы вернетесь, синьорина Диакометти, позвольте поинтересоваться?! В спаленный и разрушенный крестьянами палаццо? О, поверьте мне, вы никому там не нужны! Если вы полагаете, что ваша сестра будет благодарить Небеса за ваше возвращение…

– Замолчите, Богом молю! – крикнула Каролина, сжимая до боли рукоятку аркебузы.

– Будь вы разумнее и сдержаннее, я бы посвятил вашу глупую голову в истинное положение вещей, – произнес отчаянно Адриано. – Но, боюсь, что подобная непредусмотрительность лишь разразит войну на пол-Европы!

Его саркастические замечания лишь пуще прежнего разожгли в ней дьявольский гнев – тот самый гнев, что способен дотла разрушить все, что возникает на его пути.

– Ну что же вы, ваша милость, не стреляете? – воскликнул сенатор, желая поскорее заставить ее опустить аркебузу. – Вы, очевидно, хотите закончить на виселице?

– Лучше закончить жизнь на виселице, чем позволить врагу владеть собою! – внезапно воскликнула Каролина и нажала на курок.

Послышался пустой щелчок, известивший об отсутствии стрелы в оружии, и за этим последовал глубокий вздох, вырвавшийся из женской груди. То ли это был вздох разочарования, то ли облегчения, – это не знала и сама Каролина. Только сенатор, никак не ожидавший, что она осмелиться сделать это, заметно побледнел, чувствуя, как ее отчаянная дерзость выводит его из себя.

– С вашей стороны было наивно полагать, что я оставлю в шкафу заряженное оружие! – с этими словами, произнесенными едва ли не с презрением, он схватил Каролину за руку, как сделал это Лоренцо в день мятежа, и потащил ее к дверям.

– Вы виноваты во всем, что случилось с моей семьей! – отчаянно кричала она.

Он остановился и, резко дернув ее за руку, развернул к себе. Каролина с ужасом заметила, как его глаза низвергали огнедышащее пламя.

– Я виноват лишь в том, что когда-то увидел в вас хоть что-то святое! – гневно промолвил он и продолжил свой путь.

Он буквально затащил ее в гондолу и грозно скомандовал гондольеру:

– На Пьяцетту!

Поначалу Каролине не было страшно так, как было тогда, когда отец ее тащил к башенке. В какой-то момент ей стало абсолютно безразлично жесткое поведение сенатора. Но, немного опомнившись на середине пути, она осознала, что его добродушная обходительность сейчас может смениться на ледяную безжалостность, способную уничтожить ее одним только движением. Зачем они едут на Пьяцетту? Она со страхом посмотрела на Адриано, по скулам которого ходили напряженные желваки. Очевидно, он сдаст ее сейчас под стражу за попытку убийства? Ну и пусть! Даже если ее повесят – это всяко лучше, чем жизнь в заточении у проклятого венецианца…

Адриано сошел с гондолы, держа Каролину за локоть и волоча за собой. Оказавшись на Пьяцетте, он стремительно протащил синьорину через всю площадь, в самый дальний ее угол, минуя своим вниманием любопытствующие взгляды прохожих, проявлявших к нему почтение поклонами либо реверансами.

Когда они, наконец, остановились, перед глазами Каролины предстала жуткая картина: над эшафотом на виселице колыхалось тело женщины. Определить пол можно было лишь по истрепанному окровавленному платью, так как лицо было обезображено стервятниками, которые изуродовали тело до неопознанного состояния. Засохшая кровь на тошнотворных ранах, оголявших кости несчастной, приводили в ужас. Словно это был не человек, а какая-то тряпка, болтавшаяся в воздухе от сильного ветра. А кружащие в небе вороны и их беспрерывное карканье делали картину еще более жуткой.

– Ей было семнадцать лет! – сквозь зубы процедил Адриано, все еще озлобленный поведением синьорины. – Пыталась убить спящего господина, чтобы обокрасть.

Эти слова звучали с такой ненавистью, что бедная Каролина полностью ощутила себя рабыней.

– Вы все еще желаете закончить на виселице, синьорина? – спросил озлобленно Адриано, стиснув еще сильней ее руку и глядя в побледневшее лицо.

Каролина ощутила подходящую к горлу тошноту и, с невероятной силой оттолкнув от себя сенатора, бросилась назад в гондолу. Она наклонилась ближе к воде и, зачерпнув немного, умыла бледное лицо. Подошедший Адриано присел рядом с ней, с жалостью и сожалением смотрел, как она пытается сдержать в себе рвоту. На глазах девушки выступили слезы, но она только спрятала лицо от сенатора в колени, чтобы он не видел ее рыданий. Эти слезы вырывались из ее души не столько от увиденного, сколько от осознания безысходности своего положения. Отчаянные мысли приводили девушку в дикий ужас. Все, чего ей сейчас хотелось, так это выпрыгнуть из гондолы и намеренно погрузиться на дно канала, дабы навеки уснуть в его глубинах.