Княжна Тараканова. Жизнь за императрицу - Марина Кравцова

Переливы негромкой, грустной музыки рождались под пальцами, уверенно и нежно касающимися клавиш. Государыня прислушивалась, склонив чуть набок голову, как пел клавесин. Григорий Александрович, сыграв что-то на память, начал импровизировать, и весь отдался чарующе сладкому музыкальному плену. Когда мелодия смолкла, Екатерина тихонечко подошла сзади к задумавшемуся Потемкину и, обняв его крепкие плечи, нежно дотронулась губами до великолепных кудрей. Григорий обернулся.

– Сочинял я, матушка, – первую юность свою вспомнил.

– Жаль, не могу оценить талант твой, – сказала Екатерина. – Такой уж уродилась, что для меня любая музыка – шум.

– Меня хвалили, бывало. Думаю, обернись иначе судьба, стал бы пиитом или музыкантом знаменитым.

– Ты стал… Потемкиным! Не грусти, Гришенька, милый супруг мой, нет времени для грусти. Ждут нас дела – трудные и великие. Не кончилось еще наше время!

* * *

Екатеринслав, Херсон… Иной мужчина с меньшим благоговеньем и нежностью произносит имя любимой женщины, чем произносил светлейший князь Потемкин имена городов, существованием своим обязанных его рачению.

Богатые причерноморские земли осваивали крестьяне, выкупленные у хозяев на государственные деньги, эмигранты, приехавшие искать в России лучшей доли, греки-патриоты, во время русско-турецкой войны сражавшиеся с осмалинами за свободу своей Отчизны, и ныне получившие политическое убежище в России… Ссылаемые в Сибирь крестьяне останавливались на полпути и указом сверху отправлялись на юг, где начинали новую жизнь уже вольными людьми. На землях, управляемых Потемкиным не было рабства! Крепостные бежали от лютости помещиков-самодуров в Новую Россию, где их принимали с распростертыми объятьями. Тяжело и там было, много приходилось трудиться, но там – все по-другому. Новая Россия – она и есть новая.

На стол Потемкина ложились слезные жалобы – верните мужичков! Его светлость хохотал.

– Ишь, чего захотели! У меня людей не хватает, а я их назад – в ярмо да под плети. Многого возжелали, голубчики!

– Самой государыне жалобы идут, – говорил секретарь.

– А я напишу государыне, что князь Потемкин де первый в России беглых холопов укрыватель, в чем и подпишусь!

Он смеялся, но смех давал лишь минутное расслабление, ибо напряжение всех его сил было немыслимым и почти постоянным. Новороссия, соседствующая с Крымом, казалась Потемкину всегда подверженной опасности. Он укреплял рубежи, держал наготове войска. Турция не исполняла условий Кучук-Кайнарджийского мира. Ее вторжение в Крым, а оттуда – уже в Российские земли, могло произойти в любую минуту. Потемкин метался меж Петербургом и югом, в сумасшедшем вихре мирового значения дел забывая о себе самом. Он уже почти бредил будущей прекрасной Тавридой. Время для осуществления замысла было удобное – в самом Крыму находилось много сторонников России. Трезво, обстоятельно Потемкин излагал государыне причины необходимости решительных действий. Императрица, всегда осторожная в государственных делах, заколебалась.

Потемкин писал ей, умоляя: «Крым положением своим разрывает наши границы. Нужна ли осторожность с турками по Бугу или со стороны Кубанской – во всех сих случаях и Крым на руках. Тут ясно видно, для чего хан нынешний туркам неприятен: для того, что он не допустит их через Крым входить к нам, так сказать, в сердце. Положите теперь, что Крым ваш и что нет уже сей бородавки на носу – вот положение границ прекрасное: по Бугу турки граничат с нами непосредственно, потому и дело должны иметь с нами прямо сами, а не под именем других. Всякий шаг их тут виден. Со стороны кубанской сверх частых крепостей, снабженных войсками, многочисленное войско донское всегда тут готово. Доверенность жителей в Новороссийской губернии будет тогда несумнительна, мореплавание по Черному морю свободное, а то извольте рассудить, что кораблям вашим и выходить трудно, а входить еще труднее. Еще вдобавок избавимся от трудного содержания крепостей, кои теперь в Крыму на отдельных пунктах. Всемилостивейшая государыня! Неограниченное мое усердие к вам заставляет меня говорить: презирайте зависть, которая вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвысить славу России!»

Екатерина вскоре сдалась на его доводы и мольбы. Понимала, что светлейший прав. Что ж, быть посему. Быть «Кырыму» Тавридой!

* * *

Светлейший, запершись в кабинете, перебирал бумаги. На лице отражалось глубокое раздумье. Он вытащил пальцы из волн стянутых в косицу густых кудрей и едва не принялся грызть ногти, но, опомнившись, потянулся к широкой вазе с горкой не яблок или винограда, а маленьких репок. Под веселый хруст репки Потемкину думалось легче. Он рядком разложил на столе листы с черновыми набросками, и, словно играя, принялся перекладывать их наподобие пасьянса. Прошло еще несколько времени. Князь схватил чистый лист бумаги, стал быстро и четко строчить беловик. Закончив, тут же сжег черновые рукописи на свечке. Составленные бумаги, после окончательного обсуждения с Екатериной, должны быть отправлены в Стамбул.

Это были секретные инструкции к Якову Булгакову, русскому послу у «порога счастья». Потемкин вздохнул – вздох сочувствия дипломату. Когда Турция узнает, что Крым – российский, Булгакову придется здорово попотеть. Порта, окончательно потерявшая этого вассала, разъяриться. Но войну необходимо предотвратить! Это и должно лечь на Булгакова, а инструкции Потемкина – его оружие в дипломатическом сражении. Григорий Александрович очень рассчитывал на союз России и Австрии. Альянс могущественных государств предполагает их совместные военные действия против Порты, если она решится объявить войну. Но Потемкин надеялся, что султан все-таки побоится…

Встав из-за стола, Потемкин потер руки. Взгляд его упал на горстку драгоценных камней, валявшихся на столе, словно кучка орехов. Князь взял камни в руки, принялся ссыпать их из ладони в ладонь, как всегда завороженный блеском, переливами идеальных граней. Он очень любил драгоценности, но не за то, за что их любят все, а потому что они красивы. Камни казались ему чем-то мистическим, хотя он и далек был от алхимии и прочих увлекательных лженаук. Но в камнях была какая-то связь с землей, что-то магнетическое, чарующее Потемкина. Играя драгоценностями, он почему-то всегда вспоминал о Творце Вселенной, создавшей эту красоту с каким-то определенным смыслом. Сейчас, любуясь крошечным камнепадом из бриллиантов, изумрудов и рубинов, Потемкин не переставал думать. Теперь предметом его размышления был вопрос, кого отправить в Стамбул курьером. Слишком важны были инструкции, а в любом путешествии с секретной почтой есть определенная доля риска, а тем более Турция – не Европа, там что угодно может случиться.

Князь вдруг вспомнил о своем друге Ошерове. Прекрасная память услужливо подсказала ему, что когда-то Сергей, на заре своей карьеры, уже отправлялся с подобным же поручением во Францию. Да! Лучше ничего не придумаешь.

Вызвав секретаря, Григорий Александрович распорядился послать за отставным секунд-майором Ошеровым…