Ричард Длинные Руки - гауграф - Гай Юлий Орловский

Я отступил, закрывая лицо ладонями. Сэр Герцлер с мечом на изготовку уже стоял рядом. Глаза выпучены, на лице отчаянная решимость драться до конца и не отступать ни на шаг.

– Что за существо? – проговорил он дрожащим голосом. Свободной рукой перекрестился, тут же взял меч двумя руками. – Надеюсь, он не встанет…

Огонь становился ярче, скрыл поверженного, а когда внезапно исчез, на земле осталось только пятно выгоревшей земли. Сэр Герцлер подошел, вздрагивая с головы до ног, глаза как блюдца, ошалело потрогал концом меча землю, пошевелил обгорелые листья вокруг прокаленного места.

– Куда он делся?

– В ад, – сообщил я.

– Да, конечно… Но так явно, гм…

– Значит, – сказал я, – от нас не скрывают. Доверяют, значит.

Он зябко передернул плечами.

– Лучше бы скрывали. Эту ночь не засну, буду дергаться. Если заору, толкните.

– Не стоит, – ответил я. – Будете ночную нечисть распугивать.

– Нет уж, я спрячусь под одеялом. Но какой гад, а? Сам по себе или кто-то послал?

Я ответил со вздохом:

– Лучше бы сам по себе. Но если хотим сохранить шкуры, надо предполагать худшее.

– Если бы я предполагал худшее, – возразил он, – я бы из дому не вышел!

Я заставил себя улыбнуться.

– Но есть и хорошая сторона.

– Хорошая?

– Да.

– В чем она?

– Эти все мерзости на земле Гиллеберда, – произнес я с удовольствием. – Нехорошо, конечно, радоваться чужим несчастьям, но чисто по-человечески приятно.

Сэр Герцлер долго мялся, не решаясь что-то спросить, я не выдержал, сказал дружески:

– Дорогой сэр, что-то у вас трудные роды! Телитесь скорее, что вы хотели сказать?

Он виновато улыбнулся.

– Только спросить…

– Так спрашивайте!

Он сказал тихо:

– Почему вы приказали вашей собачке не вмешиваться? Вас же могли убить!

Я оглянулся на весело прыгающего за низко летящими птицами Бобика.

– Сложный вопрос… Сам не знаю. Только чувствую, что так лучше. Может быть, люблю его таким вот беспечным и радостным. Может, просто опасаюсь…

– Чего?

– Не хочу, – сказал я еще тише, – чтобы ощутил… или вспомнил вкус человеческой крови. Собака не поймет, почему одного можно в клочья, а другого нет.

Он вздрогнул, побледнел, отодвинулся.

– Да-да, как я не подумал!.. Все-таки хорошо, что вы – не я. Я бы таких дров наломал!

От леса в нашу сторону несся, нахлестывая коня, сэр Ульрих. Лицо его было белое, как мел, губы дрожали.

– Кто это был? – потребовал он. – Почему напал?

– Уже не ответит, – сообщил я. – А вы почему вернулись?

– Да оглянулся уже в лесу и увидел за деревьями…

– Надо было ехать дальше, – посоветовал я ехидно. – Сделали бы вид, что ничего не видели.

Он нахмурился.

– Ну и шуточки у вас, сэр Ричард. Но как вы быстро!

Сэр Герцлер сказал нервно:

– А мне показалось, что мы дрались полдня!

Я вытер пот со лба, огляделся. День жаркий, но парит, как перед дождем, ласточки летают низко, тоже обещают ливень, кузнечики орут, а стаи бледных бабочек летают торопливо, спеша выбрать нектар до того, как его выбьют на землю тяжелые капли дождя.

– Вон там озеро, – сказал я уверенно, – прямо между теми холмами, видите, как блестит? Там и расположимся. И коней напоим, и сами сполоснемся.

– Я весь чешусь, – сказал сэр Герцлер, – но это не то ли озеро… Я даже и выговорить страшусь…

Он оглянулся на сэра Ульриха. Тот кивнул с самым сумрачным видом.

– Оно.

– Тогда не надо, – сказал сэр Герцлер. – Лучше останусь немытым. А вода еще есть во фляге.

Я буркнул:

– А свежей и холоденькой не жаждется?.. Сэр Герцлер, оставьте суеверия. Подряд две неожиданности не бывает.

Сэр Герцлер сказал со вздохом:

– У нас не две, а больше, если считать и тех странных рыб, которых Бобик снял с дерева. Но об этом озере в самом деле идет дурная слава.

– Так кто-то погиб? – спросил я.

– Никто…

– Тогда вперед, – велел я.

Озеро окружено кольцом холмов, спуск очень неудобен, потому и нет на берегу поселка, ни рыбацкого, ни какого еще. А если поставить дом на вершине, то любая баба лучше утопится, чем будет с тюком белья спускаться и подниматься по круче. К тому же здесь, судя по виду, глубоко от самого берега.

Я уже пожалел, что так опрометчиво решил ждать прибытия отряда здесь, как вдруг сэр Герцлер охнул, конь под ним испуганно ржанул. Сэр Ульрих тихонько ругнулся.

– Я это чувствовал!

В середине озера появилось светлое пятнышко, стало ярче, сквозь толщу воды вверх ударил свет, призрачный, словно лунный, и зеленоватый, как морская вода. Сэр Герцлер охнул, из глубин начало подниматься острие меча, блистающего, словно не пролежало в воде тысячи лет.

Стальное лезвие поднималось все выше, Ульрих прошептал:

– Двуручник?

– Для одной, – возразил Герцлер и добавил: – Но крепкой руки.

– Такой огромный…

– В старину люди были крупнее, – сказал Ульрих с видом знатока, умело пересказывающего старые сплетни.

Показалась крестовидная рукоять и сразу же сжимающие ее пальцы. Так же медленно поднималась и сама рука. В тревожном молчании мы смотрели на женщину, что вырастала из воды, словно ее поднимают невидимые руки. Прекрасная, очень молодая, хотя я всеми фибрами понимал, что не может быть молодой, в дивно сверкающей одежде, будто из серебра, она не двигалась, держа меч в гордо вскинутой руке, только чуть повела головой, отыскивая нас взглядом.

Ветер красиво развевал ей волосы, конечно же, дуя в лицо и относя длинные золотые волосы за спину. Женщина казалась олицетворением матери-родины, призывающей отважных сыновей на защиту. Почудилась даже грозная и торжественная музыка, далекий топот подкованных коней и приглушенный лязг металла.

Во лбу у нее кроваво-красный камень в середине желтого кольца, охватывающего голову, одежда из крупноячеистой кольчуги, красиво открывающей белые плечи безукоризненной формы и верхнюю часть полной пышной груди, очень аппетитной и зовущей защищать, не отдавать врагу.

Взгляд ее изумительно синих глаз пробежал по нам, задержался на с любопытством уставившемся на нее Бобике, скользнул к Зайчику и несколько мгновений обследовал его, лишь потом величественно поднялся к его всаднику.