Темная сторона души - Елена Михалкова

– Все у вас теперь наладится, – она сама незаметила, как произнесла последнюю фразу вслух, и Ирина недоверчиво и чутьиспуганно взглянула на нее.

Маша рассмеялась и тряхнула головой.

– Не обращай на меня внимания, – посоветовалаона, – просто я сама с собой начала разговаривать. Слишком долгое общениес нашими правоохранительными органами никому не идет на пользу.

Она вспомнила, как долго и настырно всех их расспрашивалследователь после самоубийства Царевой – особенно Сергея и Макара. Сама оначестно рассказала обо всем, за исключением одного – последней просьбы ЕленыИгоревны, обращенной к Макару. У нее было смутное ощущение, что и остальныеумолчали об этом, но наверняка она не знала, а спрашивать не стала.

– Как же она смогла? – негромко спросила Ирина, иМаша не сразу поняла, что девушка спрашивает о том же, о чем думает онасама. – Тетя Маша, наша соседка… она ведь была верующей, правда?

– Православной, – кивнула Маша. – Для нихсамоубийство – самый страшный грех.

– Вот я о том и говорю! – вскинулась Ирина. –Тетя Маша, а вдруг… вдруг она не сама повесилась? Вдруг был другой человек,замешанный в убийстве, и он решил убить ее – испугался, что она выдаст? Как жеможно взять и убить саму себя…

Девочка поежилась, и Маша сочувственно посмотрела на нее.Глупенькая, совсем еще молоденькая. Ей проще вообразить двух страшных убийц,чем убийцу внутри человека.

– Мы с тобой не знаем, насколько глубоко верующей онабыла, – тщательно подбирая слова, разговаривая, как со взрослой, объяснилаона. – Существование в тюрьме до конца жизни очень страшная перспектива. Ядумаю, Ириша, что страх в ней пересилил все остальные чувства. Мнекажется, – добавила Маша, подумав, – что в чем-то Елена Игоревна былапохожа на Кирилла Балукова, который убил Лесника и хотел убить меня. Онабоялась, как и он. Боялась твоей бабушки – потому что она давала ее дочериужасающие советы, а дочь их слушала. Боялась, что Светлана решит последоватьим. Боялась за своего внука. Может, мои слова прозвучат глупо, но… страшно житьв страхе. Проще убежать от него. Или умереть.

Катерина Балукова, рыдая, собирала вещи. Господи, как жетак?! Ее выставили из дому и кто?! Галина, ее свекровь, которая двадцать летслова не сказала поперек мужа, а только и знала радости, что с внукаминянчиться. Как же так получилось? И почему Алексей Георгиевич не заступился? Онже мог, должен был поставить жену на место!

Но Алексей Георгиевич этого не сделал. Полчаса назад Галинапозвала невестку в дом и без всякого предисловия сказала, глядя прямо на нееглупыми куриными глазами:

– Собирай свои вещи, Катерина, и больше в моем доме непоявляйся.

Так и сказала – «в моем доме». И муж ее не поправил, неосадил.

– Да вы что, Галина Антиповна? – ПораженнаяКатерина даже вспомнила отчество свекрови, хотя всю жизнь звала ее тетейГалей. – Что с вами?

– Со мной-то все в порядке, – усмехнуласьта. – А тебе здесь больше нечего делать. Долго я тебя терпела, дазакончилось мое терпение. Купит Васька другой дом, там и будете жить.

– А как же… как же Василиса? – жалко спросилаКатерина, уже понимая, что все кончилось – и счастье ее кончилось, и жизнь еекончилась: не из-за тех слов, которые произнесла свекровь, а из-за того, чтосвекор стоял рядом с женой и не говорил ни слова, не перебивал ее. Хотелоськрикнуть: «А как же я?!», но она сказала про Василису.

– Ваську можешь привозить на лето, – разрешилаГалина. – А сама уезжай. У тебя в городе дела много будет: сыну помогать,адвокатов хороших искать.

«Адвокатов! Откуда она слова-то такие знает?»

– Алексей Георгиевич… – робко заикнулась Катеринасо слабой надеждой, что свекор все-таки вмешается и все поставит на свои места.

– Занимайся… сыном… – проговорил тот, не глядя нанее. – Раз такое несчастье, мать должна помочь.

Катерина побелела, повернулась и вышла. На порогеостановилась и спросила:

– Василию что сказать?

– То и скажи, – удивленно отозваласьГалина, – что нужно в город ехать. А уж потом придумаешь что-нибудь.Двадцать лет придумывала и сейчас придумаешь.

Эти «двадцать лет» добили Катерину. Она вышла и прислониласьк прохладной стене. Одна мысль колотилась у нее в голове: «Надо было раньше ихубивать. Теперь уже поздно. Господи, почему же я раньше ее не убила?!»

И она расплакалась – горько, обиженно, как ребенок, сожалеяо том, что нужно было убить двух человек раньше. Как бы тогда всем было хорошо!Господи, как же тогда всем было бы хорошо….

– Как всем вместе хорошо! – облегченно и радостносказала Вероника Маше, проходящей мимо нее со свежевыпеченной шарлоткой наблюде.

Шарлотка дымилась и благоухала. Дольки яблок, присыпанныекорицей, торчали из теста, как маленькие лодочки, опрокинутые набок. И самаВероника хотя и не благоухала, но светилась так, как созревающеезолотисто-зеленое яблоко светится утром на ветке.

Маша только улыбнулась в ответ. Митя сидел на верандебарином, обняв обоих детей, и вид у него был гордый и немного самодовольный.

– Арестант вернулся, – шепнул Маше на ухо Бабкин,перехватывая у нее шарлотку и отщипывая сверху кусочек. – Семья ликует.

– Не нарушай гармонию! – тоже вполголоса приказалаона, отбирая блюдо. – Семья имеет полное право.

– А я что говорю? – удивился Бабкин. – Яименно так и говорю. Кстати, Костя уже дважды рассказал Дмитрию о своем подвигеи, кажется, собирается рассказывать в третий.

Маша зашла на веранду и поставила шарлотку на стол. Следомза ней Вероника принесла праздничные чашки, которые стояли на верхней полке вбуфете «для красоты».

– Где же Макар? – спросила она,оглядываясь. – Сергей за стульями пошел, а куда пропал Макар?

– А куда пропал Макар, а куда пропал Макар! –передразнил ее Димка, распевая во все горло.

Мальчик весь вечер дурачился, плясал, обнимал отца и толькоперед ужином неожиданно без всякого повода расплакался и убежал за дом, взаросли мяты. За ним пошла Ирина и очень скоро привела брата обратно – немногосмущенного, но уже успокоившегося.

– Макар обещал принести варенье, которым тетушкаугощает, – сообщил Бабкин, внося на веранду тяжелый стул. – Что-тоона там варит из крыжовника жутко вкусное и трудоемкое. С орешками.

– С орешками – значит, царское варенье, – сказалМитя и улыбнулся, как будто в словосочетании «царское варенье» было что-тоочень радостное и веселое.

И маленький Димка улыбнулся тоже, словно отражая улыбкуотца.

Маша собиралась резать шарлотку, но замерла с ножом в руке,глядя на них и на прижимающуюся к отцу Ирину. «Что бы они делали, если бы неЦарева? – подумала она. – Как бы они дальше жили?»