Темная сторона души - Елена Михалкова

– Да твое суммирование выеденного яйца не стоит!

– Не стоит, – тут же согласился Илюшин. –Конечно. Как и весь мой список, который всего лишь на десятую долю шагаприблизил меня к разгадке. Но благодаря ему Царева оказалась первой, кого яспросил об убийстве, потому что у меня был прекрасный план. – Макарусмехнулся. – Я хотел поинтересоваться у каждого, кто мог оказатьсяубийцей, зачем он убил Ледянину. Первой спросил Цареву. Остальное ты знаешь.

У Бабкина стало такое выражение лица, как будто его ударилипо голове чем-то тяжелым.

– Макар, ты серьезно? – спросил он, не веря своимушам. – Ты собирался их всех взять на понт? И все?!

– Ты путаешься в терминологии: не понт, анеобоснованная психологическая атака, – поправил Илюшин. – В пятислучаях необоснованная, в одном – обоснованная. Мне очень повезло, что я сразупопал на этот один случай.

– Не может быть… – В сознание Сергея началопроникать то, что сказал Макар. – Я который день ломаю себе голову, а вседело в том, что ты ляпнул наудачу: «Зачем вы убили Ледянину?!»

– Ну… в общем… да, – признался Макар. – А тычего хотел? Головоломного расследования? Сопоставления улик? Анализа мельчайшихдеталей поведения подозреваемых?

– Хотя бы! – взвыл Бабкин, не сдерживаясь, итетушка Дарья в соседней комнате перестала храпеть. – Но вот так нахально…Просто спросить, не вы ли преступник… и попасть на преступника?!

Он обхватил голову и начал раскачиваться на табуретке.

В дверь постучали, затем створка приотворилась, и в щелкупросунулось недовольное лицо Дарьи Олеговны с челкой, стоящей дыбом.

– Ты чего шумишь? – недовольно спросилаона. – Полдеревни перебудил.

– Тетя Даша, – повернул к ней страдальческое лицоСергей, – ты пойми: он даже не догадывался, кто преступник! Всего лишьпредполагал, и то с небольшой долей вероятности!

– Ну и чего же тут удивительного? – проворчалатетушка. – Я вот тоже не догадывалась. Приличная такая женщина была ЕленаИгоревна, хоть и не особо приветливая. А Макару откуда же было знать?

– Вот и я о том же! Он не знал! Просто взял – и спросилее, тупо и без изысков.

– А тебе обязательно изыски нужны… – съехидничалаДарья Олеговна. – Без изысков ты никуда! Правильно, Макарушка, молодец!Вот так и нужно преступления раскрывать. А ты, Сережа, спи, а не завидуй.

С этими словами она закрыла за собой дверь, воинственнофыркнув напоследок.

– Просто поразительно, – бормотал Бабкин себе поднос, застилая кровать. – Ни малейшего намека на удачу, и тут появляетсягосподин Илюшин и ловит рыбу на голый крючок. Просто-напросто наглость, почистой случайности увенчавшаяся успехом. Чему тут завидовать?

– Ничего ты не понимаешь. Я – гений, – скромносказал Макар. – Гений сыска. Ни одна мельчайшая деталь не ускользает отмоего внимания. Я ни о чем не забываю и на все обращаю внимание.

Он выключил свет, накрылся одеялом и отвернулся к стене.

– Эй, – негромко позвал Бабкин, которому сталовесело. – Гений сыска! Шерлок Холмсович Игошинский! Ты кое-что упустил извиду.

Он сел на кровать и ухмыльнулся.

– Что? – живо повернулся к нему Макар.

– У меня к тебе было еще и предложение, кроме вопроса.Вопрос я задал, осталось предложение.

– Предлагай, – согласился Илюшин. – Ерундукакую-нибудь предложишь?

– В общем-то, да, – не стал лукавитьБабкин. – Мне свидетель нужен на свадьбу. Пойдешь?

– Ты женишься? – ужаснулся Макар. – С умасошел? И я – свидетелем? Это даже хуже, чем ты – женихом! Забудь и думать.

– Я так и знал, что ты согласишься, – обрадовалсяСергей, лег в постель и улыбнулся в темноте.

На кладбище раскачивались золотые шары, кланяясь во всестороны круглыми головками. Сентябрьский день был теплым и таким же желтым, каквысокие цветы, посаженные на могиле Елены Игоревны Царевой. Светлана вырваласорняки, протерла тряпочкой фотографию и положила перед крестом сиреневыеастры, которые любила мать.

Егор сидел рядышком в коляске. Он уже привык к тому, чтокаждые выходные мама везет его на автобусе, а потом долго толкает коляску подорожке между могилами, пока они не останавливаются около ограды, почти скрытойза цветами с красивым названием «Золотые шары».

Светлана села на скамеечку и достала из кармана курткипростой листок бумаги, сложенный вчетверо. Развернула. Ей не нужно было читатьнаписанное, потому что она знала его наизусть. Она только повторила вслухпоследнюю строчку. «Сохрани Егора, или грех мой был напрасным».

– Все получилось, как ты хотела, – негромкосказала Светлана фотографии матери. Елена Игоревна была сфотографированамолодой, но и на этом раннем снимке ее лицо было суховатым, а взгляд темныхглаз проницательным и жестким. – Они решили, что грех – это убийство тойженщины. Ты очень умная, мама. Ты их всех обманула. Даже записку мне тынаписала так, что они прочитали, как им было удобно. Спасибо тебе.

«Вот только зря ты боялась, будто я смогу оставитьЕгора, – добавила она про себя, продолжая разговаривать с матерью. –Ты потому и умерла, правда? Ты хотела, чтобы я осталась с сыном и никогда ужене бросила бы его. А еще ты боялась, что милиция найдет того, кто убил нашусоседку, потому что сама все поняла, когда поднялась на чердак и нашла там тунесчастную наволочку. Ты даже выстирала ее, мама, и положила обратно. Хотя,знаешь, я ведь зря унесла ее – на ней не было никаких следов. И милиция, дажеесли бы и нашла наволочку, ничего не смогла бы доказать.

Только ты ведь не знала этого, правда? Ты думала, что на нейесть следы того, что я сделала, когда задушила женщину, вливавшую яд во всех, скем она соприкасалась. И еще ты думала, что я могу послушаться ее и в самомделе бросить Егора в приюте, как она советовала. И ты умерла, мама, ты сделаласамое страшное, что только могла сделать, чтобы спасти меня и одновременнопривязать меня к Егору, – своей смертью, своим последним желанием, своейстрашной жертвой».

Светлана вспомнила, как, дрожа, входила в дом Егоровых – снадеждой, что калитка будет закрыта, или дверь запрут на засов, или в домеостанется кто-то из детей, и ей придется притвориться, будто она зашла закакой-нибудь посудой – они с матерью часто занимали посуду у соседей. Но всеполучилось так незаметно, так легко и просто, что, уже входя в комнату тойженщины, Светлана знала – она убьет ее, тихо выйдет из дома, вернется к сыну, ивсе будет, как прежде. Никто не будет напоминать ей о том страшном поступке,который она совершила два года назад, потому что каждый раз, когда Ледянинасоветовала ей отдать Егора в детский дом, Светлана вспоминала, что она уже сделалаэто один раз. И каждый раз, слушая соседку против своей воли, она начиналасмотреть на сына глазами Юлии Ледяниной и видеть перед собой не больногомальчика, которого понемногу приучалась любить, а маленького уродца, откоторого нужно избавиться любым способом.