Больше, чем ты желаешь - Джо Гудмэн

— Очень хорошо, — повернулся он к Люку. — Я тебя слушаю, хотя не знаю, что ты хотел сказать своей запиской. Для меня она не имеет никакого смысла.

— Ты не собираешься рассказать нам, что в ней, Оррин? — спросил Франклин.

— Кинкейд? — обратился Оррин к Люку, игнорируя слова Франклина.

Люк перестал тасовать карты и положил их на стол.

— Я готов навсегда уйти из твоей жизни, — спокойно заявил он. — Если выигрываешь ты, то «Конкорд» остается твоим, а я уезжаю в Нью-Йорк. Один. Тем самым я дарю тебе жизнь.

Сэм стукнул стаканом по столу, расплескав бурбон по полированной поверхности.

— Что, черт возьми, написал тебе Кинкейд? — спросил он.

— А если выиграешь ты? — спросил Оррин с убийственным спокойствием.

— Ты получаешь мое молчание.

— Значит, ты предлагаешь молчание в обмен на «Конкорд»? Я правильно тебя понял?

— Да.

— Молчание о чем, Кинкейд? — спросил Сэм. — Оррин, я думаю, что тебе не стоит соглашаться. Это имеет какое-нибудь отношение к Клану? Да или нет? Вы, янки…

— Отстань, Сэм! — рявкнул Оррин. — Я знаю, что делаю.

Люк заметил, как трое мужчин обменялись взглядами.

— Мне интересно, — Остин повернулся к, Люку, — что это значит: «возвращаюсь в Нью-Йорк один»?

— Так и будет, — подтвердил Люк.

— Значит, ты бросишь Брай?

— Я разведусь с ней.

— Она знает об этом? — спросил Оррин.

— Нет.

Остин Типпинг вздохнул с явным удовлетворением, чем привлек к себе внимание Оррина.

— Думаю, тебе надо согласиться, — посоветовал он.

— Ты так говоришь, потому что на кону не твоя плантация.

— Тоже верно. — Остин посмотрел на Люка: — Сколько партий?

— Одна.

— Кто сдает?

— Бросим жребий.

Сэм вытер носовым платком полированную поверхность стола и сунул его в карман.

— Кто-нибудь из нас может сдать, — предложил он. — Пусть это будет нейтральная сторона.

— Я согласен, — кивнул Оррин. «Их трудно назвать нейтральной стороной, — подумал Люк. — Особенно если карты будет сдавать Типпинг».

— Кто выбирает сдающего? — спросил он.

— Бросим жребий, — предложил Остин. Он кивнул на колоду карт, лежавшую на столе перед Люком. — Можно взять? Люк придвинул к нему колоду.

— Они все перетасованы.

— Я-то заметил. — Вежливо улыбаясь, Остин разложил карты веером. — Кто будет тянуть первым? Оррин? Кинкейд?

— Пусть он. — Люк указал на Оррина.

— Тяни. — Остин повернул колоду к Фостеру. Оррин вытащил третью с края карту. Сначала он посмотрел на нее сам, затем показал остальным.

— Десятка червей. — Остин развернул карты к Люку. — У тебя есть возможность вытащить карту покрупнее.

«Как бы не получилось хуже», — подумал Люк. Он вытащил карту из середины колоды, показал ее всем и только потом посмотрел сам. Но выражение лиц игроков уже сказало ему все.

— Семерка пик. Тебе выбирать сдающего, Оррин.

— Я выбираю Типпинга.

Люк кивнул. Другого он и не ожидал. Он взмахнул рукой, и Остин начал раздавать карты. Люк сделал вид, что полностью поглощен выпивкой, однако краем глаза наблюдал, как Остин манипулирует картами, перемешивая их. Когда Остин остановился и приготовился вытащить первую карту, Люк крепко схватил его за запястье.

— Вы не возражаете, если я вас прерву?

— В чем дело? — прорычал Оррин. — Ты что…

— Сдавая, Остин случайно засветил мне последнюю карту. Будет несправедливо, если я буду ее знать, а ты нет.

Остин нахмурился:

— И что это за карта?

— Десятка червей. Та самая карта, которую ты вытащил раньше.

— Это правда, Остин? Ты засветил ему карту?

— Если я это сделал, то, как говорит Кинкейд, случайно.

— Покажи ее мне, — попросил Оррин. Весь его вид говорил, что Остин Типпинг ничего не делает случайно.

Лицо Оррина выражало подозрение. Он привык всегда чувствовать себя аутсайдером, даже когда находился в кругу друзей. Сэм по-прежнему был убежден, что молчание Оррина как-то связано с Кланом.

Остин медленно поднял колоду и держал ее так, чтобы все могли видеть последнюю карту.

— Теперь у нас с Оррином равные возможности. Сдавайте, джентльмены, — предложил Люк.

В кармане его сюртука лежали выигрышные карты — или то, что могло стать выигрышем. Он спрятал эти карты сразу после того, как партия была сыграна, и прежде, чем их успели вернуть в колоду. Он был уверен, что никто не заметил его ловкости рук. Если вспомнить, сколько он проиграл в эту ночь, это была его маленькая победа. Он гордился тем, что сумел их обмануть.

Было слишком темно, чтобы сейчас разглядывать карты. По небу плыли тяжелые тучи, и луна то и дело скрывалась в облаках. Он подозревал, что, вернувшись в «Конкорд», обнаружит, что карты меченые. Как он умудрился не догадаться об этом с самого начала?! Ответ пришел неожиданно: он недооценил своих партнеров и их представлений о «дружеской игре».

Он размышлял над тем, что сделает, когда увидит карты. Ему придется вызвать на дуэль каждого из них и стреляться на расстоянии двадцати шагов. Мысль, которая пришла ему в голову вызвала у него улыбку. Он понял, что не знает, существует ли еще у джентльменов Юга дуэль чести или этот обычай ушел из их жизни после Гражданской войны.

Слишком многое изменилось в последнее время. Он нащупал в кармане карты. Он должен был выиграть последнюю партию. Те трюки, которые они проделывали, очень смахивали на банальный грабеж. Ему нет места в их играх.

Он был всего в миле от «Конкорда», когда за его спиной раздался выстрел. Он упал на землю, выпустив из рук вожжи.

«Похоже, у них вообще нет чести», — подумал он. И умер.

Подходя к дому, Люк услышал бравурную мелодию Гайдна, Звуки так быстро сменяли друг друга, что казалось, им не терпелось вырваться на свободу и они, вылетев из Музыкального салона, заполнили собой все пространство перед домом.

Он поднялся на веранду и посмотрел на часы. Было около шести часов утра. По дороге он размышлял, будет ли кто-нибудь ждать его возвращения, и сейчас ему не терпелось узнать, кто же встречает его музыкой.

Из-под двери Музыкального салона выбивались желтые полоски света. Он не стал стучать, предупреждая о своем приходе, а просто распахнул дверь и… застыл, пораженный.

За роялем сидела Брай.

Она не видела его. Лицо ее было сосредоточенным, глаза закрыты, на нежных щеках горел румянец, кожа сказочно светилась в свете канделябра. Пухлые губы были плотно сжаты, Лоб прорезала глубокая складка.