Люди, живущие по соседству. Часовщик из Эвертона - Жорж Сименон

Но у Бена был их взгляд, взгляд его отца и его самого, всех других, которые походили на них. Некоторые в течение всей своей жизни прилагали усилия, чтобы их бунт не вырвался наружу. Другие же бунтовали.

Два психиатра обсуждали поведение Бена, не зная, что один раз в своей жизни его дед не пришел ночевать домой и что его отец женился на самке, переспавшей со всеми его приятелями. Бен же в свои шестнадцать лет почувствовал необходимость покончить с этим.

У Дейва была причина поместить три фотографии в одной рамке. Трое мужчин были солидарны. Каждый из них был в своем роде этапом одной и той же эволюции.

Еще прежде редко случалось, чтобы в какой-нибудь день Дейв не думал об отце. Теперь его отец присутствовал в доме почти так же явно, как Бен.

Мать Дейва не написала ему, не приехала его навестить. Она, должно быть, сказала Мьюсельману:

— Я всегда предсказывала, что это плохо кончится!

Это было правдой. Уилбур Лейн тоже сразу же предсказал, что Бену вынесут обвинительный приговор и он предстанет перед Верховным судом. Такие люди всегда правы.

Отныне все происходило так, словно завершился очередной цикл. Дейв работал, как обычно, открывал и закрывал магазин, делая такие же размеренные движения. Он убирал на ночь с витрины часы и украшения в сейф, делал покупки в государственном универмаге и поднимался в квартиру, чтобы приготовить себе обед.

Обитатели деревни уже перестали смотреть на него с любопытством. Теперь он удивлял их, возможно, даже шокировал, говоря с ними о Бене так, словно ничего не случилось. Весь день, куда бы Дейв ни шел, Бен был с ним, в нем.

Целый месяц не было дождя. Мужчины выходили на улицу без пиджаков. Полицейские вернули Дейву грузовичок, которым он пользовался в случае необходимости.

Уилбур Лейн провел целый день в Эвертоне, расспрашивая учителей, приятелей Бена, торговцев, но с Дейвом встретился лишь на минуту.

— Заседание назначено на следующий вторник.

— Как Бен?

Лицо адвоката помрачнело.

— К сожалению, все такой же.

На этот раз все было гораздо серьезнее. Слушания продолжались три дня. Дейв жил в гостинице, в той же комнате, обклеенной обоями со светло-зелеными полосами на темно-зеленом фоне. Гостиница была переполнена. Многочисленные журналисты приехали из Нью-Йорка и других мест, причем не только с фотографами, но и теле- и кинооператорами. На первом же заседании судья постановил, что в зал не будет допущен ни один человек с аппаратурой, и они бродили всюду, по залу ожидания, коридорам и даже по холлу гостиницы, где остановилось большинство свидетелей.

Бен не похудел и даже стал не таким угловатым. Как и в первый раз, его отец провел некоторое время в комнате свидетелей. Он дал себе слово, что при первой же возможности попытается объяснить, хотя бы одному Бену, что ему удалось открыть. Не обязательно все, только главное. Он нарочно не стал ничего сообщать Лейну.

Вероятно, адвокат не доверял ему, поскольку задал лишь несколько безобидных вопросов, прерывал, едва Дейв пытался развить свою мысль.

Когда Дейв покидал свидетельское место, ему удалось быстро сказать:

— Я солидарен со своим сыном.

Никто не смог его понять. У Дейва возникло ощущение, что его слова вызвали замешательство, словно он нарушил правила приличия.

Когда чуть позднее Дейв взглянул на сына, он проникся уверенностью, что тот тоже его не понял. Несколько раз во время судебного заседания Бен бросал на него любопытные взгляды. Теперь он не сидел рядом с Лилианой. Их разделяли надзиратель и надзирательница. Судебные прения происходили в более просторном зале, более торжественно. Тем не менее во время перерывов зрители точно так же устремлялись в коридор, чтобы покурить или выпить кока-колу.

В последней день Дейв заметил в зале более тридцати человек, приехавших из Эвертона на автобусе. Дверь была открыта, чтобы зрители, толпившиеся в коридоре, могли все слышать.

Дейву оставили прежнее место, во втором ряду, между молодым адвокатом из Покипси и женой одного из магистратов. Уилбур Лейн говорил в течение двух с половиной часов. Около пяти часов вечера присяжные удалились в совещательную комнату.

Почти все вышли из зала. В шесть часов, в семь часов на каменной лестнице, у подножия белых колонн Дворца правосудия еще толпились люди. От мужчин, возвращавшихся из ближайшего бара, пахло спиртным.

Некоторые, проходя мимо Дейва, приветствовали его взмахом руки. Другие, вероятно, удивлялись его спокойствию. Он знал, что они не осмелятся убить его сына. Позднее, поскольку Дейв имел на это право, он будет ходить к нему на свидания в тюрьму. Постепенно, не пытаясь забежать вперед, он объяснит Бену, что они составляли единое целое. Разве ему самому не потребовались годы, чтобы это понять?

В сумерках одновременно зажглись все фонари. С двух сторон Мейн-стрит вспыхнули неоновые вывески, вокруг голов закружилась мошкара. Сведущие люди, которым порой удавалось узнать новости, говорили остальным:

— Они все еще не могут прийти к согласию, особенно в отношении девушки. Они попросили, чтобы пришел председатель суда.

В половине одиннадцатого толпа наконец зашевелилась. Все бросились в зал заседаний. При искусственном освещении зал напоминал скорее методистскую церковь или конференц-зал.

Почти четверть часа места Бена и Лилианы пустовали. Когда их привели, Дейв заметил, что черты лица Бена как-то исказились, возможно, из-за освещения.

Вошел суд, затем присяжные. Председатель суда встал в полнейшей тишине, держа в руке бумагу. Он начал читать:

— Вышеназванные Бен Гэллоуэй, шестнадцати лет, и Лилиана Хавкинс, пятнадцати с половиной лет, оба жители Эвертона, штата Нью-Йорк, были признаны виновными в убийстве первой степени и приговорены к смертной казни. Тем не менее, учитывая их возраст, присяжные рекомендовали заменить смертную казнь пожизненным заключением.

В зале кто-то зарыдал, но рыдание походило скорее на крик. Это была Изабель Хавкинс, которую сопровождал муж, трезвый, одетый, словно на свадьбу.

Искал ли Бен отца глазами, когда его собирались уводить? Во всяком случае, их взгляды встретились. Губы Бена задрожали, немного приподнялись с одной стороны, как на всех трех фотографиях.

Дейв постарался вложить в свой взгляд все, что хотел выразить, раствориться в своем сыне, который вскоре исчез за небольшой лакированной дверью.

У Дейва не было времени посмотреть на Лилиану.

Через несколько дней газеты и радио сообщили, что Бен Гэллоуэй был переведен в Синг-Синг, а девушку отвезли в женскую тюрьму.

Затем Дейв получил письмо от Уилбура Лейна, в котором тот сообщал о сумме своего гонорара и понесенных расходах. Он также сообщил, что Дейв имеет право писать письма сыну два раза в месяц и, если тот будет себя примерно вести, навещать его раз в месяц.