История Франции. С древнейших времен до Версальского договора - Уильям Стирнс Дэвис

Законы не только были сложными и запутанными, их применение также было далеко не идеальным. Еще сохранялось много остатков старого средневекового «правосудия сеньора».

В большинстве деревень дела о мелких преступлениях и мелкие жалобы рассматривал судья, назначенный владельцем этих мест, их бывшим феодальным властителем. Однако во всех важных случаях этот судья был обязан обращаться в королевские суды. Поэтому на практике единственным результатом работы феодальных судов были задержки при вынесении окончательного приговора и дополнительные поборы для ничего не значащего помещичьего судьи. Когда же дело оказывалось в королевских судах, оно попадало в целую сеть судебных инстанций. Обычные верховные судьи назывались «президентами». Их было около ста, и люди жаловались, что их слишком мало, а потому президенты не успевают заниматься всеми судебными делами в королевстве, отчего во всех судебных разбирательствах происходят мучительные задержки. Над президентами стояли парламенты. Самым почитаемым и уважаемым из них был парижский парламент, но на самом деле он был Верховным судом лишь примерно для одной трети Франции. Существовало еще двенадцать парламентов, каждый для одной провинции, нескольких провинций или какой-то части королевства. Их уважали меньше, чем парижский, но они ему не подчинялись. Если была более высокая юрисдикция, ее могли иметь только непосредственно Королевские советы.

Все высшие судебные чиновники занимали свои должности на основании, которое современному человеку покажется невероятным или даже дьявольским. Должность либо передавалась по наследству (например, от отца-судьи сыну), либо просто покупалась, то есть тот, кто занимал должность, продавал ее другому желающему. Правда, в то время выставлялись на продажу очень многие высокие правительственные должности[139]. Но и соблюдались некоторые необходимые предосторожности, чтобы совершенно неподходящие люди не оказались на должностях, исполняя которые они привели бы короля к катастрофе. Но все же остается фактом, что при «абсолютной королевской власти» король не мог помешать, чтобы высокая судебная должность переходила от одного владельца к другому, как деревенский дом. Был еще один ряд причудливых обычаев, согласно которым стороны судебного разбирательства должны были подносить подарки своим судьям. Полагалось только, чтобы эти дары были одинаковыми по стоимости у обеих сторон.

Как и можно было ожидать, метолы ведения дел в таких судах часто бывали просто омерзительными. Уголовное право было ужасно суровым. Палач вешал виновных за многие «преступления», которые сегодня были бы наказаны небольшим штрафом. Кара за нарушение права охоты была почти такой же, как наказание за поджог или убийство. В 1789 г. прозвучала жалоба, что «жизнь кролика приравнивают к жизни человека». Пытка при допросах была нормой. В 1780 г. в результате крупной реформы были прекращены «приготовительные» пытки подозреваемых до осуждения, но до 1789 г. заботливо сохранялся «предварительный допрос», то есть пытка на дыбе уже осужденных преступников перед их казнью с целью вырвать у этих несчастных сведения о сообщниках. Закованные в цепи трупы на виселице и клюющие их вороны-падальщицы были привычным ужасным зрелищем во всех частях Франции. Приговор к каторге (которая была настоящей смертью заживо) был лишь притворной видимостью милосердия[140]. За самые тяжелые преступления виновных колесовали, волочили по земле, привязав к конскому хвосту, четвертовали и карали всеми остальными утонченно жестокими наказаниями, которые сохранились после воистину «темных» Средних веков.

Слабым местом всего этого странного и дурного государственного устройства была финансовая система. Нельзя забывать, что непосредственной причиной гибели абсолютной монархии было то, что наместник Бога не мог заплатить свои собственные, самые обязательные для уплаты долги. Если бы король Франции остался платежеспособным, возможно, его старая система правления просуществовала бы еще несколько лет.

Если говорить коротко, в 1789 г. финансовое положение Франции было таким: расходы за год достигли эквивалента примерно 265 миллионов долларов, доходы были равны эквиваленту 238 миллионов долларов, а проценты по государственному долгу достигали эквивалента 105 миллионов долларов (почти половины всех доходов!). Только за время правления Людовика XVI государственный долг вырос на сумму, равную 570 миллионам долларов (2 миллиарда 830 миллионов франков в нынешних французских деньгах)[141]. Причиной такого плачевного положения финансов были не только грубые ошибки Людовика XVI и его министров. Оно было создано политикой почти всех французских королей, начиная с Франциска I; исключениями были только Генрих IV и Людовик XIV в золотые дни Кольбера. Дух этой политики был коротко сформулирован братом Людовика XVI графом д’Артуа, который позже был несчастным королем Карлом X. «Доходы короля должны соответствовать его расходам, а не расходы – доходам!» – заявил граф.

Дефицит был постоянным. Единственным способом исправить эту ситуацию были такие сомнительные средства, как создание и продажа новых должностей или привилегий или новые займы, которые увеличивали долг. В области налогов положение было таким тяжелым, что почти любое предложение увеличить их привело бы к потрясению в государстве. «Абсолютный монарх» не мог произвольно увеличить подушный налог: последствия такого решения уничтожили бы его трон, поэтому он продолжал «плыть по течению», то есть двигаться к банкротству.

Налогов было много, и большинство из них существовали уже давно. Главным прямым налогом была талья. Она существовала со времен Столетней войны с Англией, а возможно, и раньше. В южных землях ее обычно взимали с земли и домов, в остальной Франции – со всех предполагаемых доходов плательщика, каково бы ни было их происхождение. В любом случае сумма тальи определялась совершенно произвольно и без всяких логических оснований. Иногда сборщикам налогов было достаточно увидеть перед дверью крестьянина-бедняка несколько куриных перьев, чтобы увеличить талью этого несчастного: перья были признаком того, что он живет уже не впроголодь. Конечно, такими действиями власти сознательно отучали народ от бережливости.

Талья была налогом для недворян: ее брали с крестьян, ремесленников и буржуа. Земли и доходы дворян и церкви (двух самых богатых классов) власть гордо освободила от нее. Дворяне платили королю «своей кровью», то есть военной службой, а священнослужители платили ему своими молитвами. Они не подлежали этому мучительному налогу, который сам уже был знаком низкого происхождения.