Возвращение на Трэдд-стрит - Карен Уайт

Мать молчала, и в мою душу на цыпочках прокралось сомнение.

– Ему не терпится поскорее вернуть твои щедрые кредиты фонду. Мы с ним знаем, как глубоко тебе пришлось запустить руку в свои личные счета, чтобы оплатить несколько недавних ремонтов. Он распродал часть активов фонда, но, к сожалению, их сегодняшняя рыночная стоимость совсем не та, на которую он надеялся. Он ждал удобной возможности, чтобы распродать еще больше, но одновременно надеялся, что картины помогут ему вернуть тебе деньги, что также даст нам небольшую передышку.

Я сохранила на лице бесстрастное выражение, пытаясь подавить тревогу.

Без стабильного дохода из-за отсутствия на работе мои собственные счета постепенно скукоживались, и я уже начала беспокоиться о том, как буду сводить концы с концами, если в течение следующих шести месяцев я не продам еще один дом.

– У меня достаточно картин на стенах. Скажи папе, пусть он поступит так, как сочтет нужным. Если дело примет серьезный оборот, можно будет попросить Тренхольмов оценить и кое-что из того, что уже висит на стенах.

Мать встретилась со мной взглядом, как будто тоже почувствовала, как по комнате пронесся ледяной ветер. Она подняла деревянный ящик и поставила его себе на колени.

– Мы нашли сундук Луизы, где вы с Джеком обнаружили ее фотоаппарат и альбомы. Там же я нашла и вот это – под старым граммофоном. – Она сняла с коробки крышку и положила ее на кровать рядом с собой. Сунув руку внутрь, она вытащила серебряную рамку, потускневшую, с черным пятном. – Думаю, это тоже ее снимки, но они не попали в ее альбомы, потому что были в рамке. Возможно, ее муж упаковал их после того, как она исчезла, в попытке забыть о ней.

Я села, вспоминая свой разговор с Ивонной о тяге женщин к гнездованию перед рождением ребенка.

– Луиза пожертвовала музею одну из колыбелек и кучу бесполезных бумаг примерно в то время, когда родился Невин, в 1922 году. Странно, почему она не прибрала остальную часть чердака. Чего стоит эта буйволиная голова! Ивонна нашла упоминания о поездке на охоту в Монтану в 1880-х годах, откуда, как мы предположили, она и взялась. Голова определенно была здесь, когда Луиза занималась уборкой.

– Ребенок мог родиться раньше, чем она закончила, – предположила моя мать. Я почти не слышала ее, будучи погружена в собственные мысли.

– Но зачем ей понадобилось жертвовать всего одну колыбель? Она была уроженкой Чарльстона и наверняка видела генеалогическое древо Вандерхорстов, щедро увешанное близнецами. По крайней мере, до Уильяма. Согласно этому генеалогическому древу, тот был единственным ребенком, как и его собственный сын. Хотя вряд ли этого было достаточно, чтобы убедить ее, что у нее самой не будет близнецов ни при первой, ни при последующих беременностях.

Моя мать на миг задумалась.

– Луиза в девичестве носила фамилию Гиббс. Возможно, она подумала, что, поскольку ее муж женат не на кузине, у них, вероятно, не будет никаких близнецов.

– Или же она знала нечто такое, чего не знаем мы. Возможно, во время уборки она что-то нашла на чердаке. Это могло бы объяснить, почему она не довела ее до конца. – Мать начала тереть большими пальцами темное пятно на рамке, пока под ним не блеснуло серебро. Эх, если бы раскрыть спрятанную в этом доме правду было так же легко!

– Розы вернулись, – сказала она едва слышным шепотом.

– Луиза?

Она кивнула.

Укол разочарования, который я ощущала всякий раз, когда мне напоминали о потере моего экстрасенсорного дара, на этот раз оказался куда болезненнее. По мере приближения даты родов я хотела знать, что Луиза где-то рядом. Она была единственным духом в доме, который, казалось, не просто наблюдал и ждал. Я же невольно задалась вопросом, уж не топот ли ножек Невина, бегающего по коридору, я слышу каждый вечер перед сном. В попытке стряхнуть с себя грусть, я указала на рамку.

– Что ты нашла?

Мать повернула рамку, и я увидела внутри нее старое черно-белое фото.

– По-моему, ранний отпечаток, сделанный с портрета двух младенцев. Если присмотреться, можно увидеть отметки на холсте.

Я схватила с прикроватного столика очки для чтения – мой толстый живот сделал меня за последние месяцы гораздо менее тщеславной – и водрузила себе на нос. Ее палец в перчатке постучал по стеклу.

– Тот, кто сделал этот снимок и поместил его в рамку, написал на обратной стороне – Джон и Генри. И на них одинаковые крестильные платьица.

Я кивнула.

– Платьица одинаковые – и точь-в-точь как то, что лежало в свертке, который оказался на моем пороге. Чепчики тоже. – Медленно двигая пальцем по стеклу, я рассматривала круглые детские мордашки, как будто что-то в разрезе глаз или линии подбородка могло сказать мне нечто такое, что мне полагалось знать.

Моя мать снова полезла в коробку и вытащила еще одну потускневшую рамку.

– А вот это, должно быть, малыш Невин. Очень похож на маленького мальчика за пианино на фотографии на первом этаже. Да и период времени тоже подходит.

– Да, – ответила я, рассеянно кивнув. Мое внимание было приковано к крестильному платьицу на ребенке. – Можешь вынуть фото из рамки?

Мать покачала головой.

– Я пыталась. Оно прилипло к стеклу, и я боюсь его испортить. Но я посмотрела на обороте, и там ничего не написано. – Она протянула мне рамку.

Внимательно изучив снимок, я посмотрела на мать.

– И платье, и чепчик определенно соответствуют тем, что были на Джоне и Генри. Для сравнения я могу вытащить платьице из свертка, но я уверена, что оно точно такое же.

– Но если одно платье было замуровано в фундаменте, а другое в 1860 году уехало на север вместе с Корнелиусом, почему одно из них на Невине?

– Потому что, – медленно произнесла я, вспомнив, как стояла рядом с Ивонной, когда та вынула из архивной папки старую квитанцию, – в 1860 году в магазине Сьюзан Бивенс, в том же магазине, где были куплены первые два, был сшит третий комплект из платья и чепчика. Я видела квитанцию. Его заказал К. Вандерхорст.

Я сняла с носа очки и, глядя на коробку, принялась протирать их краем простыни.

– Там есть что-то еще?

Моя мать покачала головой.

– Только эти две фотографии в рамках.

– Что заставляет меня думать, что они оказались в коробке не случайно, а не просто их наугад собрал и сунул в коробку муж Луизы. Такое впечатление, будто их спрятали нарочно.

– Но почему? – спросила моя мать, сделав большие глаза. – И кто?

В следующий миг мы обе как по команде повернули головы, услышав, как в ванной из открученного на полную мощность крана хлещет поток воды.

– Что за?..

Моя мать встала и шагнула к двери ванной. Та с громким стуком захлопнулась буквально у нее перед носом.